Письмо В. Бугеры А. Жиденкову, редактору бюллетеня "Вестник "Солидарности"" (Калининградская обл.).

Здравствуйте, Александр!

Извините, что не отвечал Вам и Вашим товарищам так долго: времени не было. (Не поймите это так, что было лень; нет, времени действительно не было.) Впрочем, я не сожалею, что разродился ответом только сейчас: пока я собирался написать Вам, вышли №№ 100 и 101 ВС с заметками Ваших товарищей о моих текстах, и теперь я могу ответить всем сразу.

* * *

Начнем с Вашего ответа на мое письмо. Вы почему-то приписали мне стремление вовлечь людей в "обязательную общность", а также посчитали будущего всечеловеческого Человека идеалом, которому я якобы служу. Придется мне постараться рассеять оба этих заблуждения.

Идеал - это модель, образец, под который мы стремимся подогнать либо самих себя, либо общество. Те, кто пытается делать последнее, рассматривают общество как некий детский конструктор, из которого можно собрать одну модель, а можно и другую; и вот они изобретают наилучшую, с их точки зрения, модель и делают ее своим общественным идеалом. На самом же деле общество есть живой организм, развивающийся по своим законам, и его нельзя разобрать и затем собрать заново. Можно дать более или менее обоснованный прогноз его развития; и когда я пишу, что все человечество станет единым самоуправляющимся коллективом и в качестве такового - единым разумным субъектом, то я просто даю прогноз, а вовсе не стремлюсь к какому-то идеалу. Правда то, что этот грядущий единый разумный субъект, всечеловеческий Человек - цель и смысл моей жизни, что я люблю его; но я люблю его не как идеал, а в смысле ницшевской amor fati, любви к неизбежной Судьбе. Сперва я пришел к выводу, что законы развития человечества с железной необходимостью влекут его именно к такому будущему и не оставляют человечеству никакой иной альтернативы, кроме гибели; и уже потом, все более убеждаясь в правильности этого вывода, заставил себя возлюбить грядущего единого Человека.

Вы вот ломали себе голову над вопросом: "Что такое этот Человек?.. Панпсихическая функция? Ноосфера?.." (ВС, № 99, стр. 6-7.) Бросьте гадать и оглянитесь в первобытное прошлое, когда каждая родовая община была именно таким единым разумным субъектом. Что она собой представляла, мы не можем знать непосредственно, потому что ни одно из "первобытных" племен, изученных этнографами, уже не было вполне первобытным накануне своего контакта с европейцами; все они уже стояли на какой-то ступени перехода к цивилизации (т. е. к классовому обществу). Тем не менее, мы можем, сравнивая между собой более и менее продвинувшиеся к цивилизации племена, реконструировать облик "классической" первобытной общины.

В первобытной общине все мало-мальски важные вопросы обсуждались и решались на общем собрании соплеменников - причем не большинством голосов: только тогда, когда все приходили к единому мнению, решение принималось. Это единое мнение не навязывалось кем-то "сверху": "наверху" не было никого. Лидеры были полностью подконтрольны общине и в любой момент могли быть ею переизбраны. Обычно лидеров выбирали только для руководства каким-то делом, в котором одним только коллективным управлением нельзя было обойтись и нужна была некоторая примесь авторитарного управления: например, для руководства большой охотой или войной с соседями. Как только люди возвращались в родную пещеру, их лидер тут же становился таким же общинником, как и все.

Распределение добычи было не просто уравнительным: доли добычи, по сути дела, даже в процессе потребления не переставали быть коллективной собственностью, поскольку их потребление происходило у всех на глазах, под внимательным контролем всех за каждым. Соплеменники ревниво следили за тем, чтобы какой-нибудь общинник не попробовал создать свои личные запасы; виновного в такой антиобщественной попытке просто убивали. Так же, как и добыча, в общественной собственности находились дети: в выкармливании и воспитании каждого ребенка участвовали в равной мере все общинники. Неудивительно, что каждый ребенок звал всех взрослых общинников своими отцами и матерями. Детей редко наказывали, но и не баловали; воспитывали преимущественно личным примером. С очень раннего возраста дети втягивались в трудовую жизнь общины и задолго до того, как пройти обряд посвящения во взрослые, уже приучались к такой же ответственности за свои поступки, как и взрослые. Эротические игры детей друг с другом, как правило, не пресекались; едва достигнув полового созревания, подростки начинали свободно заниматься сексом, и община это поощряла. Обычаи, регулировавшие половую жизнь первобытной общины, были очень разнообразны и своеобразны, но в общем и целом сексуальной свободы и равенства мужчин и женщин в первобытные времена было во много раз больше, чем в любом цивилизованном (т. е. классовом) обществе. Разумеется, практически вся сексуальная жизнь каждого общинника проходила на глазах у всех.

Вообще говоря, не только сексуальной, но и всякой другой "личной жизни" у первобытного общинника не было: вся его жизнь была без остатка растворена в жизни общины. Не было той основы, на которой вырастает личность каждого отдельного индивида - антагонизма интересов. Личностью индивид становится, с детства приучаясь отстаивать свою самостоятельность в каждодневной борьбе с другими индивидами; если же в обществе (а каждая первобытная община не являлась частью общества, но представляла собой общество как таковое) нет начальников и подчиненных, все управляют всеми (и, следовательно, все как единое целое владеют всеми и всем в общине), благодаря чему взаимоисключающие интересы у разных членов общины и у каждого отдельного общинника отсутствуют (если же кто-нибудь и пытался противопоставить свои интересы общине, то незамедлительно уходил из жизни), - то зачем нужна личность? И откуда ей было взяться в таком гармоничном обществе, этой личности - порождению общественной дисгармонии, несущему эту дисгармонию в себе? (А ведь всякая личность отдельного индивида - и тем более, чем больше она развита - заключает в себе антагонизмы, внутренние конфликты, болезненные напряжения и расколы, невротические комплексы, зародыши психопатии и психоза. Личность индивида есть уродство по определению - и тем большее уродство, чем более она развита, в том числе и "гармонически", то есть разносторонне. Кто не верит, почитайте "Гениальность и помешательство" Чезаре Ломброзо, "Гений, безумие и слава" Вильгельма Ланге и "Леонардо да Винчи. Воспоминание детства" Зигмунда Фрейда.) Конечно же, неоткуда - и вследствие этого у первобытных людей (как у некоторых южноафриканских племен еще сотню-другую лет назад) даже личных имен не было; да и зачем они, если достаточно знать имя племени, неотъемлемой частью которого ты являешься...

Разумеется, такая система общественных отношений и отражающих их обычаев сложилась у наших предков не сразу. Известный советский историк и философ Ю. Семенов убедительно доказал, что она формировалась долго и трудно - и постепенно, в результате своего рода естественного отбора, те стада наших предков, в которых она так и не сложилась, либо самоуничтожались в ходе непрекращающихся внутренних кровавых "разборок", либо погибали в неравной конкурентной борьбе с более сплоченными первобытными коммунами, где такая система отношений и обычаев уже более или менее сложилась. Эта система закреплялась первобытными нравственными нормами, существовавшими в форме запретов (табу). За нарушение этих древнейших табу, как правило, казнили или изгоняли из общины, что было практически равносильно казни (община, в которой табу соблюдались бы с меньшей строгостью, просто не смогла бы выжить). И если учесть еще, что в первобытной общине, где все у всех было на виду, нарушение нравственных норм было почти абсолютно невозможно скрыть, то становится понятным, что для первобытного человека не существовала ситуация нравственного выбора: образ его поведения однозначно задавался нравами и обычаями племени, и мучительный вопрос о выборе между добром и злом - проклятие всякого цивилизованного человека - для него никогда не вставал. Не вставал для него даже вопрос о том, что есть добро и зло: к чему было размышлять над этим, если было очевидно, как надо себя вести, и никаких сомнений в этом не могло быть в принципе?.. Представляете, какой цельной и гармоничной была психика наших предков в отличие от нашей с вами - психики разумных существ, на плечи которых классовое общество взвалило эти проклятые вопросы!

Первобытная нравственность не знала тех парадоксов, которые мучают цивилизованных людей, раздумывающих над тем, стоит ли жить праведно и ходить пешком, если мимо тебя на роскошной колеснице или в "мерседесе" проезжает богатый и облеченный властью грешник. Первобытная нравственность в корне отличалась от цивилизованной морали, способом существования норм которой является их постоянное нарушение, причем именно те, кто может безнаказанно нарушать их - богатые и облеченные властью - оплачивают труды учителей морали. Кроме того, сам механизм усвоения первобытным ребенком нравственных норм своей общины в корне отличается от механизма усвоения моральных норм ребенком в классовом обществе. В последнем моральные нормы внедряются в детскую психику главным образом посредством власти родителей, педагогов, священнослужителей; но, как доказали фрейдисты, отношение детей к этой власти всегда двойственно - у каждого ребенка наряду с большей или меньшей готовностью слушаться ее таится в глубине души более или менее сильный, зачастую совершенно неосознанный, но все-таки протест против нее. Как результат - практически в каждом цивилизованном человеке всю жизнь идет постоянная борьба между его желаниями и совестью, то есть его борьба с самим собой; каждый человек классового общества - более или менее невротик, уродец, калека. Первобытным же детям никто не вколачивал в психику моральные нормы на правах хозяев и начальников: они воспринимали обычаи общины от самой общины как единого целого, тождество интересов которого со своими (а следовательно, и тождество самих себя с этим целым) они усваивали легко и безболезненно, едва научившись говорить. Таким образом, первобытные люди, не становясь личностями (личностью была вся община в целом, а не каждый отдельный ее член), не становились и уродами: их психика была цельной и гармоничной. Им были почти незнакомы угрызения совести, а значит, и сама совесть: когда правила поведения устанавливают не начальники, а вся община в целом, то, с одной стороны, от их исполнения невозможно уклониться, а с другой стороны, их не обидно исполнять, - и зачем тогда нужна совесть, да и откуда ей взяться? Совесть развивается лишь по мере перехода от первобытного общества к классовому, по мере превращения первобытной нравственности в мораль, нормы которой все чаще хочется нарушить - и все чаще видишь, как их нарушают другие. Совесть внушают детям родители, захватывающие своих детей в собственность, частную по отношению к другим родителям и авторитарную по отношению к самим детям; совесть - это продукт классового общества. Как правило, совесть является орудием господ и начальников, которым очень выгодно, чтобы их подчиненным было стыдно не подчиняться им. Лишь изредка совесть удается использовать в борьбе эксплуатируемых с эксплуататорами; но для этого необходимо растоптать в себе старую совесть и сформировать новую - совесть повстанца, революционера, во многом (у последовательного пролетарского революционера - почти во всем) направленную противоположно привычной, воспитанной с детских лет совести.

Первобытные люди не были такими садомазохистами, каким в глубине души является любой нормальный цивилизованный человек. Конечно, это не значит, что они были идеальными добрячками: их нравы были очень грубы и суровы. Но их психика была гармоничной; они жили в материальном убожестве, но в таком душевном комфорте, о котором тяжко сожалели их потомки, вступившие в цивилизованную жизнь и достигшие большего, чем их первобытные предки, материального благосостояния. Не случайно у очень многих народов, находившихся на ранних стадиях развития цивилизации, сохранялись смутные представления о золотом веке, оставшемся в прошлом; в библейском мифе эти представления еще настолько конкретны, что мы узнаем о жизни Адама и Евы в раю следующее: они не знали там добра и зла, а познав их, были изгнаны из рая. Так мифология древних семитов донесла до нас их воспоминания о душевном комфорте наших первобытных предков, прекрасно живших без индивидуальной личности, совести и стыда.

К первобытному обществу неплохо, хотя и с некоторыми оговорками, подходят слова Джорджа Оруэлла, который писал в статье "Политика против литературы: анализ "Путешествий Гулливера"" о придуманной Свифтом общине разумных лошадей - гуигнгнмов:

"Это прекрасная иллюстрация тоталитарной тенденции, которая внутренне присуща анархическому или пацифистскому взгляду на общество. В обществе, где нет закона и - в теории - нет принуждения, единственным судьей и регулятором поведения становится общественное мнение. Но общественное мнение - из-за огромной тяги к конформизму у стадных животных - менее терпимо, чем любая система права. Когда людьми правит принцип "ты не должен", индивид может позволить себе некую толику эксцентричности; когда же считается, что правят "любовь" или "разум", индивид постоянно подвергается давлению, заставляющему его думать и вести себя совершенно так же, как и все остальные" (Д. Оруэлл. Эссе. Статьи. Рецензии. (Том 2.) Пермь, "КАПИК", 1992. Стр. 268).

Точнее было бы сказать так: при доминировании в обществе отношений авторитарного и индивидуального управления каждый индивид является личностью, которая хотя бы что-то решает для себя сама, ни у кого не спрашиваясь; при доминировании же отношений коллективного управления никто никем не командует, но вместе с тем все командуют всеми - все решают всё совместно, и никакой автономии у индивида не остается. Так было в первобытном обществе, и так в еще большей степени будет после мировой социалистической революции. Все человечество станет единой компьютеризованной общиной, единой личностью, в которой постепенно растворятся без остатка все индивидуальные личности. В этой общине наши потомки вновь обретут тот рай душевного комфорта, который потеряли наши предки. Таков будет единый всечеловеческий Человек, о котором я писал Вам в прошлогоднем письме. Великий Компьютеризованный Чукча, затем В. К. Готтентот, затем В. К. Кроманьонец - вот каково будет начало действительной истории человечества (как Вы помните, мы, цивилизованные недочеловеки, переживаем еще только предысторию человечества).

Не верите, что будущее человечества именно таково? Погодите, сейчас докажу.

* * *

В современном капиталистическом обществе продолжают действовать все те закономерности, которые время от времени приводят к революциям. Назревает новый большой империалистический передел мира - либо третья мировая война, либо, что более вероятно, цепочка почти одновременных больших локальных войн, эквивалентная по своему значению третьей мировой войне (см. нашу с Инсаровым статью "Об армии, оппортунизме и об оппортунистической бесчестности", высланную Вам в прошлом году). Следовательно, вновь немалая часть человечества будет повергнута в разруху и голод; вновь миллионы пролетариев будут собраны вместе в воинских частях, вооружены, обучены воевать и поставлены перед выбором: либо убивать таких же, как они, пролетариев и самим погибать от их руки, в то время как их родные и близкие в тылу мрут от голода, холода и болезней, либо повернуть штыки на своих собственных хозяев и правителей. При этом следует отметить, что в грядущем переделе мира не будут участвовать в качестве ведущих сил такие тоталитарные государства, как СССР и Третий Германский Райх, способные столь же эффективно, как те во второй мировой войне, обеспечивать покорность солдатских масс и оставшихся в тылу пролетариев господствующему эксплуататорскому классу. Благодаря этому третья мировая война (или цепочка войн) приведет к тому же, что и первая: к пролетарским восстаниям, которые вспыхнут сперва лишь в некоторых странах мира.

Это будут очень жестокие восстания: современный пролетарий (как и вообще житель современного мегаполиса) гораздо более агрессивен и садистичен, чем его собрат по классу лет пятьдесят-сто назад. Бизнесмены и чиновники в полной мере почувствуют на своей шкуре, что делает с человеческой психикой одиночество в толпе; честно говоря, мне, типичному жителю мегаполиса, сладко думать о том, как это будет и как я, если доживу, буду участвовать в этом в рядах повстанцев. В некоторых странах первые восстания, конечно же, потерпят поражение, но кое-где повстанцы все-таки возьмут власть: "слабых звеньев мировой системы империализма" сегодня не меньше, чем сто лет назад, и одно-два из них таки порвутся. Что будет затем? Начну ответ на этот вопрос с цитаты из статьи Ф. Семкина "Имморалисты":

"Как кровожадные Савлы превратятся в добродетельных Павлов, когда увенчают свою борьбу победой - вопрос, не тревожащий сознание Бугеры. Божество производительных сил даст на это свою полномочную санкцию. Прорыв в будущее материально уже обеспечен: обществу дарован компьютер. Он позволит собирать любых масштабов вече для решения каких угодно проблем. Технический мир уже созрел для окончательного решения социального вопроса…

Что, если заматеревшие в борьбе победоносные Савлы не захотят воспользоваться компьютером для организации всемирного вече? Зачем им вече, этот парламентарный маразм: компромиссы, консенсусы, дебаты? Ушам бойца привычнее приказ" (ВС, № 100, стр. 3).

Отвечу вопросом на вопрос: а как же это так случилось, что после Октябрьской революции - во время гражданской войны и даже в течение некоторого времени после введения нэпа - в бывшей Российской империи государственная власть была под гораздо бульшим демократическим контролем со стороны пролетариев, чем, скажем, сегодня в скандинавских странах или Швейцарии, а степень развитости рабочего контроля на предприятиях была куда как выше, чем, к примеру, в современной Германии или в тех же скандинавских странах? Почему ушам победоносных Савлов приказ стал привычнее консенсусов и дебатов не сразу после гражданской войны, а лишь по истечении после нее десятка лет мирной жизни? Может быть, дело все-таки не в том, что "Савлы"-пролетарии заматерели в борьбе, а лишь в том, что они просто не смогли удержать контроль над управленцами в своих руках - и постепенно выпустили из рук его рычаги? Не потому выпустили, что так захотели, а потому, что не было у них технического средства, позволяющего в любой момент собрать любых масштабов вече для решения каких угодно проблем…

Разумным существам свойственно добиваться контроля над теми природными и социальными процессами, от которых непосредственно зависит их выживание и которые они чувствуют себя способными контролировать. Кроме того, большинству членов классового общества отнюдь не свойственно большое доверие к своим господам и начальникам - и если уж люди позволяют использовать себя как говорящие орудия, то прежде всего от бессилия, от неспособности контролировать руководителей. Там, где эта неспособность исчезает (хотя бы частично, на несколько процентов), мы обнаруживаем рост доли коллективных отношений собственности и управления в системе производственных отношений. Пример тому - Октябрьская революция: даже без всяких компьютеров вооруженные пролетарии, развалившие старую армию и отнявшие у капиталистов предприятия, не сразу отдали их (а заодно и, кстати, свое оружие) в полное владение новому эксплуататору - возникшему в процессе революции новому государству, но какое-то время удерживали в своих руках некоторую долю владения и управления ими. Конечно, без компьютеров это могло быть лишь в малой степени и ненадолго; с компьютерами это будет прочно, в изначально большой и в дальнейшем все возрастающей степени. Процесс перехода человечества к социализму таки пойдет; начавшись в немногих странах, он постепенно распространится на весь мир. Противоречия внутри мировой монополистической буржуазии создадут условия для этого; кроме того, буржуазия поможет мировому пролетариату свергнуть себя еще и тем, что даже в условиях войны и разрухи сохранит компьютерные системы (нужные ей для обеспечения эффективности своего авторитарного управления), которые после победы пролетариата в той или иной стране позволят ему прочно установить в экономике немалую долю отношений общественной собственности и коллективного управления и в дальнейшем все расширять и расширять эту долю.

Благодаря компьютерным системам (таким, как, например, GRID - компьютерная система нового типа, разрабатываемая сегодня в Швейцарии, в центре ядерных исследований ЦЕРН. Согласно сообщениям прессы - например, см. в газете "Свежий №", № 34 (15.11.00.), стр. 8 - это будет не просто гигантская библиотека и почтовая служба, каковыми является Интернет, но объединение участвующих в такой сети компьютеров в единый мозг, решающий те или иные задачи как единый субъект. Число компьютеров, способных участвовать в такой сети, не имеет принципиальных ограничений) пролетарии смогут после взятия политической власти овладевать производительными силами не посредством государственного аппарата, а путем создания рядом с пролетарским полугосударством отдельной системы, состоящей из переизбираемых в любое время по ступенчатой системе производственных советов, координирующей действия трудовых коллективов (я называю ее СЦС - системой централизованного самоуправления). То, что когда-то не удалось Шляпникову и децистам (потому что было в тех условиях очевидной утопией, не нашедшей широкой поддержки рабочих масс), сегодня вполне возможно и удастся пролетариям; более того, в отличие от первой половины ХХ века, такой способ овладения производительными силами более рационален, экономичен и естественен для пролетариата, чем их огосударствление, и потому пролетарии в большей части случаев, а в конечном итоге - повсюду пойдут именно по этому пути. Пролетариату удастся также сохранить в своих руках оружие и, таким образом, не создавать такой новый госаппарат, который стоял бы над ними; пролетариат, организованный посредством каких-то аналогов первых Советов (я условно называю их Комитетами самоуправления трудящихся - КСТ), так и останется сам себе госаппаратом до тех пор, пока переход человечества к социализму не закончится и вообще не отпадет надобность в государстве. Этому не сумеет помешать демцентралистская партия (или союз таких партий), под руководством которой восставшие пролетарии возьмут политическую власть: она не сможет отнять у пролетариев производительные силы, а следовательно, и оружие. Тот, кто владеет производительными силами, владеет и оружием - так было, и так будет. По мере распространения революционного процесса по всему миру партии пролетариата (которые, разумеется, ни в коей мере не будут прообразами будущего социалистического общества - слишком уж авторитарна любая партия, в том числе и пролетарская) в странах, где восстание уже победило, будут постепенно (конечно же, не сразу и не совсем бесконфликтно) отмирать: лишенные собственности на производительные силы, они не смогут надолго удержаться в качестве "руководящей и направляющей силы общества".

В процессе перехода человечества к социализму капиталисты будут ликвидированы, как класс, во всем мире, и при социализме человечество будет состоять только из двух частей: коллективно организованных трудящихся, владеющих основной массой средств производства, и всяких индивидуальных производителей, не имеющих социальной возможности нанимать рабочую силу. Последние будут лишены права участия в управлении обществом и права владеть оружием. В их среду, как в резервацию, будут изгнаны всякие индивидуи (пардон, Индивидуальные Личности), которые не захотят или окажутся совершенно неспособными растворяться в коллективах. Как с ними будут обращаться ассоциированные в коллективы трудящиеся? Думаю, что не очень мягко (мы сейчас еще поговорим о том, что мягкосердечие отнюдь не будет характерной чертой членов будущего коллективистского общества). Возможно, они иногда будут отлавливать некоторых таких индивидуев, упаивать их до состояния пьяной откровенности и, как это делали спартанцы со своими илотами, приводить в собрания своей молодежи - чтобы показать молодым коллективистам, как безобразна Личность во всей своей психологической наготе, не скрытой за одеждами внешней благопристойности.

Дети таких не вовлеченных в коллективы индивидуев будут стремиться попасть в коллективы трудящихся - но последние будут допускать далеко не всех из них и не иначе, как после успешного прохождения отобранными кандидатами суровых психологических испытаний. Так что, Александр, грядущее коллективистское общество вовсе не будет "обязательной общностью", стремление к которой Вы мне приписали в ВС № 99, стр. 6; нет, членство в этой общности будет привилегией, которой удостоится вовсе не всякий желающий. Те, кого не допустят в коллективы, будут вымирать по мере того, как у коллективно организованных трудящихся будет исчезать потребность в услугах этой мелкой буржуазии. Когда издохнет последняя индивидуальная личность, социализм окончательно перейдет в "полный" коммунизм (то есть первый, "недоделанный" этап коллективистского строя - в его вполне созревшую форму).

Означает ли сказанное выше, что при социализме сохранятся классы, рынок и государство? На первый взгляд кажется, что да: раз сохраняется мелкая буржуазия, то отсюда вроде бы можно сделать вывод, что, во-первых, сохраняется и торговля, а во-вторых, стоящие над не имеющей оружия мелкой буржуазией коллективно организованные вооруженные трудящиеся в какой-то степени представляют собой по отношению к ней государство… Однако на самом деле такой вывод будет неправилен, потому что сделан без учета того, сколько той мелкой буржуазии сохранилось. Раз мы уже упомянули, что характерной чертой мелкой буржуазии, сохраняющейся при социализме, будет отсутствие у нее социальной возможности нанимать рабочую силу (а значит, кстати, и продавать ее), то из этого автоматически следует, что при социализме сохранятся лишь малые остатки мелкой буржуазии, очень мало мелких буржуа: если мелких буржуа в обществе достаточно много, то они обязательно будут постоянно воспроизводить из своей среды буржуазию и пролетариат - и помешать им делать это в течение хотя бы сколько-нибудь длительного времени, не упраздняя при этом саму мелкую буржуазию как класс и сохраняя ее высокий удельный вес в обществе, сможет только такое государство, которое будет заинтересовано в том, чтобы быть единственным авторитарным хозяином, единственным эксплуататором всей рабочей силы тех своих граждан, которые сами не продают производимых ими товаров и услуг. Такое государство существовало при неоазиатском способе производства и неоазиатском экономическом укладе (о том, что это такое, см. мою книгу "Идеология коллективизма и ее теоретическое обоснование", а именно - 7-ю главу ее первой части, "О чеченской войне и не только о ней", и тот кусок ее второй части, называющейся "Путь к коммунизму", который дописан к настоящему моменту. Все это я Вам посылал в прошлом году) в СССР и некоторых других странах. "Полугосударство" пролетариата ни в чем таком не будет заинтересовано: оно не будет заставлять мелких буржуа либо оставаться самими собой, либо становиться государственными рабочими, а просто будет помогать возникающему из среды мелкой буржуазии пролетариату тут же отнимать у возникающих из той же среды капиталистов производительные силы и вливаться в ряды коллективно организовавшихся трудящихся, присоединяя только что отнятые у капитала производительные силы к их общей собственности. Таким образом, переход от мирового капитализма к мировому социализму пройдет на фоне неуклонного уменьшения численности мелкой буржуазии, и при социализме от нее останутся такие жалкие остатки (и, соответственно, такие жалкие остатки товарных отношений между мелкими буржуа и коллективно организованными трудящимися, а также отношений политической власти вооруженных людей над безоружными), что они просто "не идут в счет" при решении вопроса о том, каково социалистическое общество - классовое или бесклассовое: эти остатки и классом-то в полном смысле слова назвать нельзя будет, но лишь останками класса. Итак, социализм будет бесклассовым обществом с остатками классов, безгосударственным обществом с различимыми только под микроскопом остатками государства; и лишь ради скрупулезной научной точности надо будет выделить в социалистическом обществе две варны - огромное большинство, коллективно организованных вооруженных трудящихся, и малое меньшинство, отдельных безоружных вымирающих мелкобуржуазных индивидуев.

А теперь давайте посмотрим, как будет развиваться сама коллективная организация трудящихся.

На первых порах компьютерные системы будут, по-видимому, применяться трудящимися для осуществления прежде всего таких функций управления, как контроль за производственными советами (которые будут и "законодательными", и вместе с тем "исполнительными" органами, то есть будут сами себе аппаратом) и перевыборы депутатов этих советов в любое время по желанию избирателей. Только что овладевшие производительными силами бывшие пролетарии еще не будут представлять собой стопроцентно единый коллектив в масштабах всего мира; в их среде можно будет различить невооруженным глазом множество отдельных "трудовых коллективов", взаимосвязь которых в процессе управления их деятельностью осуществляется главным образом через систему производственных советов - ту самую Систему Централизованного Самоуправления, о которой мы уже говорили выше. Таким образом, на первых порах в новом экономическом укладе еще сохраняется очень большая доля отношений авторитарной и индивидуальной (частной) собственности и управления. Эта доля будет уменьшаться по мере дальнейшей компьютеризации производства, преграды на пути которой будут разрушаться по мере убывания доли капиталистических производственных отношений в мировой экономике. Когда во всем мире установится диктатура пролетариата, процесс компьютеризации управления технологическими процессами резко ускорится, поскольку резко ускорится умирание капитализма, так сильно мешающего сегодня внедрению передовых технологий в производство материальных благ (нетрудно доказать, что деление общества на эксплуататоров и эксплуатируемых консервирует сегодня в отсталом состоянии не только производство большинства стран мира, но и многие отрасли производства высокоразвитых стран. В частности, уже сегодня можно было бы полностью растворить сельское хозяйство в промышленности, если бы этому не препятствовали интересы эксплуататоров). Чем дальше будет заходить компьютеризация производства, тем в большей мере все технологические процессы в мире будут управляться посредством взаимосвязанных и все более единых компьютерных систем; благодаря этому все коллективно организованные трудящиеся, несмотря на разницу в своей изначальной профессиональной подготовке, будут во все большей мере принимать участие в управлении каждым технологическим процессом, происходящим в мире. Сплошь и рядом каждый отдельный человек или трудовой коллектив даже и знать не будут о том, что их мнение по поводу какой-то проблемы управления происходящей в данный момент рыбной ловлей на Амуре в этот же самый момент учитывается гигантскими компьютерными системами в процессе выработки плана строительства химкомбината в Бразилии и разработки программы исследований солнечной активности на текущий месяц. Короче говоря, будет исчезать разделение труда, хотя разнообразных видов человеческой деятельности будет становиться все больше и больше. (О том, что такое разделение труда и почему его не следует отождествлять с профессиональной специализацией, - последняя есть лишь одно из его проявлений, - см. 7-ю главу "О чеченской войне и не только о ней".) Грани между трудовыми коллективами будут постепенно стираться, а следовательно, будут отмирать и остатки товарно-денежных отношений между ними. Параллельно этому будет идти дальнейшее размывание различия между руководителями (которые будут все менее нужны) и подчиненными. По всей вероятности, при социализме уже почти ничего не останется от денег и не очень много - от товарных отношений; производственные советы перестанут быть постоянными органами и будут создаваться лишь на короткий срок для руководства отдельными производственными процессами (вероятно, этот процесс начнется - с самых низших производственных советов - еще в период перехода от капитализма к социализму); материальные привилегии руководителей (то есть того, что осталось от последних - депутатов производственных советов) окончательно исчезнут; остатки пролетарского "полугосударства" (Комитетов самоуправления трудящихся) будут упразднены. При "полном" же коммунизме отдельные люди окончательно уподобятся нейронам единого гигантского мозга - Человечества, не делящимся на руководителей и подчиненных и при этом решающим все совместно, без разграничения компетенции разных индивидов и групп. Хотя эти "нейроны" уже никак не смогут быть названы отдельными личностями, но бытие каждого из них станет гораздо более разнообразным и внутренне сложным, чем бытие даже самой разносторонней индивидуальной личности (вроде, например, Леонардо да Винчи или Маркса) - личности, которую разделение труда и его продукт, классовое общество, обрекает всю жизнь выполнять лишь некоторые из того множества функций, играть лишь некоторые из того множества ролей, которые предлагает людям развитие производительных сил на каждой данной стадии. Даже самая разносторонняя индивидуальная личность знает и умеет лишь кое-что - а значит, никогда не будет делать всего остального, чем занимается человечество; при коммунизме же каждый человек будет участвовать в управлении любой деятельностью, которой при его жизни будет заниматься человечество (подобно тому, как любой нейрон нашего мозга на протяжении своей жизни бывает задействован в любых видах психических процессов, в каком угодно психическом акте. Как известно, между нейронами нет разделения труда: все они взаимодействуют на равных в процессе управления психической деятельностью, и распределение видов деятельности среди них очень ситуативно - не то что, скажем, у клеток сердца или печени, за каждой из которых довольно жестко закреплены определенные функции).

Сразу после того, как трудовые коллективы начнут брать производительные силы в общественную собственность, они также смогут взять основной груз воспитания детей на свои плечи и, таким образом, начать превращаться в единые большие семьи. Это будет наиболее экономичный, рациональный и естественно напрашивающийся выход из ситуации послевоенной разрухи и скудости (а мы помним, что грядущая мировая пролетарская революция будет результатом именно грядущей мировой империалистической бойни: к сожалению, никак иначе она не сможет начаться - пролетарии современного мегаполиса отчуждены друг от друга настолько, что сподвигнуть их на революцию может только большая и длительная империалистическая война. А поскольку современная история делается именно в мегаполисах, то вышесказанное относится ко всему вообще нынешнему пролетариату): выкармливать и воспитывать молодняк родителям дешевле и легче в компании, чем порознь, и лишь отношения частной и авторитарной собственности мешают им делать это. Идя дальше по такому пути, человечество при "полном" коммунизме окончательно превращается в единую большую семью. Тем временем будут соответственно изменяться и нормы, регулирующие сексуальные отношения. Уже сразу после взятия пролетариатом политической власти пролетарская молодежь - главная движущая сила грядущих восстаний - возьмет в свою собственность многие бывшие Дворцы культуры, музеи и т. п. и превратит их в молодежные клубы, где молодые коллективисты и коллективистки будут свободно заниматься сексом по принципу "хай живе хто з ким хоче" и где будут бесплатно раздаваться презервативы. Затем, благодаря переходу воспитания детей из рук "ячеечной" семьи в руки трудового коллектива, сексуальная свобода начнет возрастать также и среди трудящихся старшего возраста, живущих в общем более устойчивыми парами, чем подростки; ревность утратит свою экономическую составляющую ("чувство собственника") и довольно быстро станет гораздо менее отвратительным и более скоропреходящим чувством, чем в классовом обществе. Гораздо более терпимым станет отношение общества к тем гомосексуалистам, которые сумеют хорошо и прочно подавить в себе садомазохистские влечения: если человек - хороший товарищ и готов многим пожертвовать ради блага коллектива, то кого в коллективистском обществе будет волновать его сексуальная ориентация? Геи и лесбиянки наконец-то почувствуют себя не только равноправными с "натуралами", но и такими же, как все, а не изолированной от окружающих группой. Зато к садизму и мазохизму даже в самых слабых их проявлениях грядущее коллективистское общество будет относиться тяжко и люто: на тех, кто будет стремиться к власти или хотеть своего унижения (особенно в сексе - самой волнующей наши чувства сфере нашей жизни), трудящиеся-коллективисты будут вымещать свои собственные, обычно подавляемые, садистские влечения, доставшиеся им в наследство от цивилизации. И поскольку в процессе перехода человечества от цивилизации к социализму государство будет отмирать, а закон - растворяться в воле коллектива и выражающих ее обычаях, то рассчитывать на юридическую защиту своих "прав личности" от беспощадной воли коллектива преступникам не придется: единственное, в чем они смогут быть уверенными, - это в том, что их не станут унижать долгими физическими или моральными мучениями, а забьют досмерти или сожгут живьем более-менее быстро… Следует также добавить, что сексуальная жизнь, как и вся жизнь индивида вообще, будет постепенно (впрочем, в сексуальной сфере особенно постепенно, особенно медленно) переставать быть личной, скрытой от окружающих и неподконтрольной им; те же, кого изменения в этом направлении не будут устраивать, будут, по-видимому, изгоняться из коллектива в резервации для мелкобуржуазных индивидуев.

Бывшие эксплуатируемые трудящиеся, организующиеся в коллектив, будут ревниво следить друг за другом - как бы кто-нибудь из них не нарушил прав всех остальных, попытавшись взять себе больше, чем другие, материальных благ и привилегий или бульшую, чем у других, роль в управлении делами коллектива без санкции и помимо контроля со стороны последнего - и жестоко карать тех, кто нарушит новые, коллективистские обычаи. Общество, переходное от цивилизации к коллективизму, будет обществом весьма жестоких и недоверчивых людей; и даже раннее коллективистское (социалистическое) общество будет состоять из очень суровых людей. Однако эта суровость будет во все меньшей и меньшей степени проявлением воли к власти - как неподавленной, так и подавляемой. На первых порах трудящиеся-коллективисты еще будут очень хотеть власти; в отношениях друг с другом они будут подавлять это желание, выплескивая его на остатки эксплуататорских классов и на мелких буржуа. Постепенно, на протяжении нескольких поколений, коллективисты отвыкнут от жажды власти, и суровость их нравов станет одинаково противоположной как неподавленному садизму "Савлов", так и подавленному садизму добреньких "Павлов". Суровость людей при коллективизме будет естественым жизненным проявлением гармоничной психики, не нуждающейся ни в открытой демонстрации безумной жестокости, ни в утонченном издевательстве над психикой другого индивида, ни в том, чтобы подавлять в себе наклонности к насилию и издевательству, заставляя себя быть кроткой и мягкой. С этой естественной суровостью прекрасно будет сочетаться юмор, из которого постепенно улетучится сарказм. Обратной стороной суровости трудящихся-коллективистов будет нежность, которая в отношениях между ними будет, по-видимому, более распространенной, хотя и зачастую более грубоватой, чем сегодня. То, что называется "интеллигентностью характера", канет в Лету вместе со своей противоположностью - наглостью и хамством.

* * *

Вместе с цивилизацией уйдет в прошлое немало взаимно дополняющих друг друга противоположностей, порожденных ею. Исчезнет индивидуальная личность - и вместе с нею исчезнет авторитарно управляемая масса, состоящая из индивидуальных личностей и управляемая стоящими над нею индивидуальными личностями (говоря короче, исчезнет деление людей на начальников и подчиненных, а также одиночество человека в толпе). Исчезнут высокоразвитые индивидуальные личности - но общество также перестанет воспроизводить убогие, малоразвитые индивидуальные личности. Вообще говоря, растворение индивидуальных личностей в едином всечеловеческом Человеке будет не чем иным, как их всесторонним развитием: выше мы уже говорили о том, что по мере отмирания разделения труда бытие каждого члена коллективистского общества будет становиться все более сложным, разносторонним и многообразным - с самого начала более разносторонним и многообразным, чем бытие средней индивидуальной личности, а вскоре и более многообразным, чем бытие какого-нибудь Леонардо да Винчи. Такова будет диалектика дальнейшего развития человечества (что бы ни говорила по этому поводу А. Марьясина, отрицающая объективную реальность диалектики в природе и обществе - см. ВС №100, стр. 4. Марьясина отнюдь не одинока в своем "непризнании" диалектики - и, тем не менее, вся Вселенная как существовала до сих пор, так и будет существовать по диалектическим законам независимо от того, признаем мы это или нет); и, надо сказать, она будет далеко не столь трагична, как диалектика бытия цивилизованного, классового общества.

По мере перехода человечества от цивилизации к коллективистскому обществу будет исчезать отчуждение людей друг от друга и от самих себя. Отчуждение - это не что иное, как антагонистическое противоречие (то есть такое противоречие, в котором прогресс, усложнение одной из противоположностей осуществляется за счет регресса - упрощения - другой) между людьми и отдельного человека с самим собой; это антагонизм разных сторон и сфер человеческого бытия друг с другом и с самими собой. Отчуждение возникает при преобладании отношений частной и авторитарной собственности, индивидуального и авторитарного управления в обществе (начиная с экономики; иначе говоря, отчуждение основано на разделении труда). Отчужденный человек неспособен контролировать - вместе с себе подобными - жизнь своего общества; отчужденное общество живет стихийно, так же как и любая популяция животных, несмотря на то, что каждый отдельный его член разумен. Жизнь общества нельзя сделать более разумной, увеличивая в системе его отношений долю отношений авторитарной собственности и управления: даже если бы все человечество превратилось в единую империю с одним повелителем во главе, вникающим во все и все подчиняющим единому плану, то решения, принимаемые этим повелителем и его сподвижниками, все равно подчинялись бы единственной логике - логике сохранения их власти, - а значит, были бы совершенно непоследовательными с любой другой точки зрения, и поведение человечества, управляемого по такому "единому плану", ничуть не напоминало бы поведение разумного субъекта (то есть было бы таким же стихийным, животным, как и поведение любого цивилизованного государства - простой суммой непосредственных реакций на приятные и неприятные раздражители, без устойчивой осознанной единой направленности действий. Хорошим примером поведения авторитарной организации в данном случае может послужить "планомерное" развитие экономики в СССР, а также представляющая собой антитезу какому бы то ни было представлению о последовательности внешняя политика Советского Союза при Сталине). Только преобладание среди людей коллективных отношений собственности и управления, только превращение человечества в единый коллектив и коллективное планирование его экономики и вообще всей его жизни может сделать последнюю разумно управляемой - а значит, сделать бытие людей вполне человеческим - а значит, сделать людей вполне людьми. А поскольку превращенное в единый коллектив человечество станет единым разумным субъектом, то "сделать людей вполне людьми" - неточное выражение: точнее было бы сказать - "сделать людей вполне Человеком". Только в процессе перехода от цивилизованного общества к коллективизму, когда начнется слияние отдельных индивидуев в единого Человека, начнется действительная история человечества; до тех же пор, пока все еще продолжается его предыстория (см.: Энгельс, "Развитие социализма от утопии к науке"), называть нас и наших разумных предков людьми можно лишь условно и с оговоркой. Несмотря на нашу разумность, мы все еще недочеловеки, поскольку наше бытие лишь частично разумно.

Так же, как и мы, цивилизованные люди, первобытные люди - неандертальцы и кроманьонцы - еще были недочеловеками: во-первых, потому что они еще не создали вокруг себя антропогенную "вторую природу", а просто брали, подобно животным, у дикой природы то, что она им давала (правда, брали уже не голыми руками, а с помощью каменных топоров); а во-вторых, потому что каждая первобытная община, будучи сама в себе обществом, стояла к другим общинам в таком же объективном и субъективном отношении, как к животным (социальных связей между первобытными общинами еще было крайне мало, а войны - преобладающая форма контактов между ними - еще не стали чем-то более социальным, нежели просто драка двух стай за территории кормления. С одной стороны, пленных иноплеменников можно было есть, как добытых на охоте животных; с другой стороны, оленей или бизонов считали "оленьим племенем" или "бизоньим племенем", то есть не проводили между ними и людьми-иноплеменниками никакого различия. В доживших до нас языках более-менее первобытных племен и недалеко ушедших от первобытности народностей самоназвание племени или народности и слово, обозначающее понятие "люди", совпадали). Говоря короче, бытие первобытного человечества было еще далеко не вполне разумным. Однако социальное бытие каждой отдельной первобытной общины, осуществлявшееся под коллективным контролем всей общины в целом, было гораздо менее стихийным, более разумным, чем бытие любого цивилизованного социального организма (о том, что такое "социальный организм" - понятие, позаимствованное у Ю. Семенова и получившее у меня несколько иное определение - см. в "Пути к коммунизму"), а также любого цивилизованного государства. В результате перехода к цивилизации человечество стало изменять природу в настолько более широких масштабах, чем раньше, что создало "вторую природу", "антропогенный ландшафт", "ноосферу"; кроме того, человеческие общества - социальные организмы - стали укрупняться, сливаться друг с другом, и в 20-м веке все человечество наконец-то стало единым социальным организмом, члены которого стоят в ином объективном и субъективном отношении друг к другу, чем к животным (проще говоря, все отношения между людьми окончательно приобрели социальный характер или, по крайней мере, социальную составляющую; чисто биологических отношений между людьми сегодня практически не осталось). В этих отношениях бытие человечества стало более человеческим, более разумным, чем в первобытном обществе. Однако преобладание коллективных отношений собственности и управления в каждом данном социальном организме при переходе к цивилизации было утрачено; в этом отношении бытие человечества стало менее человеческим, чем в первобытном обществе. В грядущем обществе, которое придет на смену цивилизации в результате мировой коллективистской (социалистической) революции, коллективные отношения собственности и управления будут преобладать в еще большей степени, чем в первобытной общине (первобытный коллектив всегда содержал в себе большую примесь авторитарных отношений - общинникам всегда нужны были лидеры, хотя бы даже и временные и сменяемые в любой момент, - а будущим трудящимся-коллективистам развитие информационных технологий однажды позволит обходиться вообще без или почти без даже таких лидеров, то есть каких бы то ни было координаторов и координирующих органов). Таково будет одно из проявлений диалектического закона отрицания отрицания в развитии человечества.

Коллективистское общество не будет "раем на земле" в смысле отсутствия материальных проблем: поскольку усовершенствование средств для удовлетворения старых потребностей неизбежно рождает качественно новые потребности, в свою очередь требующие удовлетворения и не сразу находящие новые средства для этого, в "полном изобилии" - то есть в состоянии полного удовлетворения всех имеющихся на данный момент материальных потребностей - человечество жить никогда не будет. Однако оно несомненно станет "раем на земле" в смысле отсутствия тяжкой необходимости выбирать между добром и злом. Вновь, как и в первобытные времена, воля коллектива будет однозначно определять образ поведения каждого индивида (правда, обычаи, в которых эта воля будет находить свое выражение, будут гораздо более изменчивыми, чем в первобытные времена: грядущее коллективистское общество будет развиваться довольно быстро, о чем мы еще поговорим ниже), и перед людьми не будут вставать "проклятые вопросы" о смысле жизни, о том, что такое добро и зло, и о том, каким именно нравственным нормам надо следовать. Наши потомки вновь уподобятся Адаму и Еве до грехопадения (т. е. до перехода к цивилизации), "не знавшим добра и зла". Проблема, о которой рассуждает Марьясина в ВС №101 (стр. 3-4) - проблема выбора между "слабостями, капризами и пороками", с одной стороны, и моральными идеалами, с другой, - а также проблема выбора между разными системами моральных норм и идеалов, проблема выбора между повиновением авторитетам и самостоятельным принятием решений и т. п. проблемы отпадут и забудутся. Члены грядущего коллективистского общества будут не просто чувствовать себя частью коллектива, но будут ощущать коллектив как свою собственную сущность, сверх которой в их душе нет никакого отдельного личного уголка, - и потому будут чувствовать себя свободными, в точности следуя воле коллектива, и несвободными, когда это у них почему-либо не будет получаться. При этом будет настолько самоочевидно - даже если обычаи коллектива будут изменяться очень быстро, - что такое хорошо и что такое плохо, что потребность в "познании добра и зла" не только перестанет возникать, но со временем даже не сможет возникнуть в принципе. Состояние психики члена коллективистского общества - цельность, полное согласие с самим собой и с окружающим миром и, как следствие, блаженный покой в глубине души, которого не нарушат никакие волнения, скользящие по ее поверхности (хороший литературный пример такого состояния души в его жизненных проявлениях - свифтово описание реакции одной самки-гуигнгнма на смерть ее супруга), - будет похоже на состояние психики мастера дзэн, многократно переживавшего просветление; только отсутствие всего личного у коллективиста будет гораздо более полным, чем у дзэн-буддиста, - ведь душа коллективиста будет растворена не в иллюзорной мистической Пустоте, в которую дзэн-буддист изо всех сил стремится убежать от делающего его Индивидуальной Личностью цивилизованного общества (и, пока жив, не сможет убежать окончательно - от своего общества никуда не убежишь: даже если удалишься на необитаемый остров, оно останется с тобой, намертво запечатленное в структуре твоего характера), а во вполне реальном коллективе, который и будет его обществом.

Коллективная нирвана, в которую впадет грядущее человечество, не будет, однако, исключать самой напряженной практической активности последнего. Ни в период перехода от капитализма к социализму, ни в коллективистском - социалистическом, а затем коммунистическом - обществе прогресс производительных сил не прекратится, несмотря на то, что исчезнут такие стимулы цивилизованного прогресса, как доход и карьера, действующие посредством честолюбия, властолюбия и корыстолюбия. Дело в том, что современные производительные силы уже достигли такого уровня развития, на котором каждая следующая ступень их прогресса будет создавать серьезные проблемы во взаимоотношениях между человечеством и природой. Необратимый возврат назад, к более низкому уровню развития производительных сил, невозможен: даже если бы человечество на время откатилось назад (чего тоже, по-видимому, не произойдет), то затем, побуждаемое непреодолимым стремлением к улучшению материальных условий своего существования, опять стало бы совершенствовать производительные силы. Остановиться на сегодняшнем уровне развития последних тоже нельзя: равновесие между человечеством и природой уже настолько нарушено, что человечество погибнет, если не предотвратит экологическую катастрофу с помощью уже существующих, а также дальнейшего открытия новых технологий. Новые технологии позволят решить старые экологические проблемы, но тут же создадут новые, для решения которых, в свою очередь, опять потребуется открытие и внедрение новых технологий... и так далее. Таким образом, сливающееся в единый коллектив человечество будет побуждаться к дальнейшему совершенствованию производительных сил непосредственно самим этим совершенствованием - без посредства рыночной конкуренции и карьерного стимула; следовательно, постепенное исчезновение рыночной конкуренции (уже сегодня в немалой степени уничтоженной монополистическим капитализмом) и возможности делать карьеру, которое будет идти в процессе перехода от классового общества к коллективизму и окончательно состоится на первом этапе коллективизма - при социализме, никак не затормозит научно-технический прогресс. Сегодня человечество, развивающее свои производительные силы, стало похоже на циркового велосипедиста-акробата, который едет по очень узкой доске, лежащей на высоких тумбах: остановиться он не может, развернуться и поехать назад - тоже, вот и не остается ему другого выхода, кроме как жать на педали и ехать вперед… Короче говоря, научно-техническая революция - НТР - уже создала предпосылки для того, чтобы технический прогресс стимулировал сам себя, без посредства соревнования между индивидами; такое соревнование уже не обязательно для прогресса науки и техники. Однако эти предпосылки могут начать реализовываться только после начала мировой коллективистской (социалистической) революции; они в основном реализуются в процессе перехода от цивилизации к коллективизму, и окончательно - на ранней, социалистической стадии коллективизма.

Соревнование между индивидами в последнее время не только перестает быть обязательным для научно-технического прогресса, но и становится несовместимым с ним, препятствием на его пути. Конечно, современная цивилизация еще способна стимулировать своих членов изобретать и производить все более совершенные модификации стирального порошка, автомобилей и персональных компьютеров; однако чем дальше идет научно-технический прогресс при сохранении господства эксплуататорских классов, тем больше вероятность того, что очередные большие войны - а общество, движимое соревнованием между людьми в процессе добывания денег и продвижения по службе, не может существовать без периодически повторяющихся малых, больших и очень больших войн (в частности, монополистический капитализм не может жить, не повторяя время от времени больших империалистических переделов мира, аналогичных первой и второй мировым войнам) - уничтожат человечество в глобальной экологической катастрофе, тем самым положив конец научно-техническому прогрессу. Уже это само по себе доказывает, что классовое общество превратилось сегодня в препятствие на пути прогресса. Но дело не только в войнах: возрастает также и вероятность "мирной" экологической катастрофы.

Современные производительные силы уже достигли такого уровня развития, на котором каждая следующая ступень их прогресса неизбежно будет вести к накоплению необратимых изменений природы (в том числе и всех человеческих организмов), несмотря ни на какие экологосберегающие технологии. Дело в том, что в любом случае прогресс производительных сил был, есть и будет связан с увеличением количества производимой и потребляемой человечеством энергии; и как бы "чисто" ни производилась и ни потреблялась энергия - чем больше человечество ее накапливает и излучает в пространство, тем больше, быстрее и необратимее будут изменяться организмы людей, окружающая их природная среда и система взаимосвязей между ними. Избежать этого никак нельзя; можно лишь взять эти изменения под контроль человечества, проводить их планомерно и целенаправленно - и только так может выжить человечество. Людской род может остаться в живых, лишь приспосабливая друг к другу производство, окружающую нас природную среду и человеческие организмы: чтобы выжить, человечеству неизбежно придется заняться такими вещами, как преобразование земного климата, химического состава атмосферы и почвы нашей планеты, основательная биологическая переделка (посредством генной инженерии) всех живых существ на Земле - и в первую очередь своих собственных детей… Доверить решение таких задач господам и начальникам? Но мы же видим, для чего они в первую очередь используют новейшие научно-технические достижения: для изобретения нового оружия, новых средств авторитарного управления людьми, а также для разработки и реализации таких "мирных" проектов, которые выгодны фирмам и ведомствам безотносительно к пользе или вреду, приносимому этими проектами человечеству (наилучший пример - печально известные проекты поворота великих сибирских рек). Только когда в управлении изменением природы будут принимать участие все люди, человечество сможет планировать и осуществлять такое изменение в интересах всего себя; только перейдя от цивилизации к коллективизму, человечество сможет все шире и глубже изменять и окружающую среду, и само себя - и при этом не деградировать и погибать, но выживать и усложняться (т. е. прогрессировать). При переходе от цивилизации к коллективизму произойдет также переход от отношения к природе, свойственного цивилизованному человечеству (брать от природы все больше и больше, взамен выбрасывая в нее отходы своей деятельности), к коллективистскому отношению к природе (творчески преобразовывать производство, окружающую людей среду и организмы людей как единый, нераздельный комплекс).

По-видимому, широкомасштабное применение людьми генной инженерии к своим же детям начнется уже в процессе перехода от цивилизации к коллективизму: очень уж назрела потребность в этом уже сейчас… Для подавляющего большинства коллективистов это будет вполне приемлемо и совсем не обидно: во-первых, изменять свойства организма будут у общего потомства коллективистов - детей к тому времени уже обобществят (будут воспитывать так же сообща, как и в первобытных общинах. Ни в коем случае не следует думать, что детей огосударствят - коллективистская революция вырвет воспитание детей из рук как частных лиц, так и государства), и у родителей уже не будет основания расценивать закладку новых свойств в генотип их будущих детей как посягательство на свою частную собственность, - а во-вторых, конструирование детей будет ведь происходить не по воле каких-то начальников, а по воле всего коллектива, то есть не будет унижать его членов. Если же кого-нибудь подобная воля коллектива будет тяготить не меньше, чем тяготила бы воля начальника, - долой такого индивидуя из коллектива! В резервацию его, к мелким буржуа: пусть там доживает свой век, гордясь своей Независимой Личностью!

Но вернемся к современному цивилизованному обществу. Если мы повнимательнее присмотримся к нынешнему техническому прогрессу, то обнаружим, что он вовсе не так уж широк и мощен: темпы компьютеризации производства убывают, многие отсталые отрасли производства консервируются в их нынешнем состоянии (например, капитализм не позволяет сельскому хозяйству окончательно раствориться в промышленности, хотя с технологической точки зрения в этом давно уже назрела потребность)… Монополистический капитализм сужает сферу прогресса до изобретения новых модификаций зубной пасты, личных автомобилей, компьютерных игрушек и вооружения. Таких производственных мощностей, которые необходимы для творческого комплексного преобразования производства, окружающей среды и человеческого организма, подвластное эксплуататорам общество развить никак не сможет: у чиновников и бизнесменов просто нет интереса так развивать технику - это не окупается… Таким образом, соревнование между индивидуальными личностями - то есть конкуренция, драка за власть, богатство и почести - не только создает угрозу гибели человечества и тем самым потенциально готово положить конец прогрессу, но и напрямую сужает сферу последнего, не дает ему развернуться в новых областях и на новых уровнях жизни общества и, следовательно, является его актуальным, действующим в настоящий момент тормозом. Соревнование между индивидами уже сейчас несовместимо с основательным, полноценным научно-техническим прогрессом, который только и позволит человечеству выжить (и который будет разворачиваться не иначе, как по мере прекращения соревнования между индивидами, слияния их в единую личность - всечеловеческий коллектив); оно делает прогресс производительных сил все более и более частичным, односторонним, уродливым, мешающим самому себе и прекращающим самого себя - все менее прогрессивным…

Как видим, научно-технический прогресс диалектичен. Осуществляясь в условиях отстающих от него антагонистических производственных отношений, он порождает угрозу своего прекращения (а заодно и самоуничтожения человечества) и вместе с тем создает технические предпосылки для новых, коллективистских производственных отношений, которые дадут ему новый толчок и спасут человечество от самоубийства. Превращая грядущий империалистический передел мира в угрозу гибели человечества, он вместе с тем дает современному пролетариату, который может сплотиться для общего революционного дела не иначе, как в процессе этого передела (Марьясина, внимание! Опять эта проклятая, ненавистная Вам диалектика живой жизни: та же мировая война, которая грозит человечеству гибелью, вместе с тем влечет за собой его спасение - без мировой войны не будет мировой революции…), такие компьютерные системы, с помощью которых пролетарии наконец-то начнут, переставая быть пролетариями, объединяться во всемирный самоуправляющийся коллектив - коллектив, в форме которого только и сможет выжить грядущее человечество. Очевидно, что во второй половине 20-го века диалектика научно-технического прогресса стала крайне рискованной: на карту поставлена ни больше ни меньше, как жизнь человечества. Таким же рискованным прогресс производительных сил останется и при коллективизме: постоянно переделывая окружающую среду и свою собственную биологическую природу, человечество будет постоянно рисковать своей жизнью. Но этот риск будет совершенно осознанным и свободным: борющееся за выживание человечество будет само идти на риск, а не подводиться к нему чуждыми, неподконтрольными человечеству силами (каковыми в отчужденном обществе являются его собственные внутренние законы развития). И что ж Вы думаете, Александр, - будет ли у единого субъекта-Человечества, ведущего такую опасную, интересную творческую жизнь, время на то, чтобы копаться в своей психике и переживать "тяжелый, невыносимый солипсизм, ставший явью" или вести шизофренический "бесконечный бредовый диалог со своими воображаемыми собеседниками"? (См. Ваши забавные опасения в ВС №99, стр. 6-7.)

Отвечу-ка я заодно и еще на один Ваш вопрос: "И что станет с материей, с телесной оболочкой бывших индивидов? - станут ли они клетками нового тела или уйдут в отвал?" (Там же.)

Что ж, давайте поразмыслим о том, в каком направлении будет биологически совершенствовать себя грядущее коллективистское человечество. Согласно мнению американского биофизика Грегори Стока (интервью с ним передавалось по телевизионному каналу РТР 27.08.00, в американском фильме "Тайны тысячелетия", показ которого шел в рамках передачи "Планета Земля"), в будущем люди объединятся в одно разумное существо (Сток называет его метачеловеком) с помощью вживленной в человеческие организмы микроэлектроники (микрокомпьютеров, посредством которых будут осуществляться новые формы не только общения, но и биологического взаимодействия людей). Надо думать, что когда-нибудь (может быть, уже в процессе перехода от цивилизации к коллективизму, а может быть, на ранней стадии коллективизма. Но уж наверное раньше, чем наступит полный коллективизм: если идея уже носится в воздухе, то ей суждено воплотиться в жизнь достаточно скоро) этот прогноз начнет осуществляться. Это означает, что людям уже не надо будет таращиться на экран монитора, барабанить пальцами по клавиатуре и возить мышкой по коврику для того, чтобы участвовать в управлении обществом посредством компьютерных систем: это можно будет делать во время прогулки, еды, купания… В первое время значительные остатки отношений индивидуального и авторитарного управления в системе общественных отношений еще не позволят коллективистам перейти к прямому чтению мыслей, даже когда это станет технически возможным; но при полном коллективизме (т. е. при "полном коммунизме") эти ограничения отпадут - хорошим коллективистам тогда будет абсолютно нечего скрывать друг от друга, - и члены единого всечеловеческого коллектива будут так же непосредственно воспринимать мысли и переживания друг друга, как и свои собственные. Разница между "своей" и "чужой" душой исчезнет: ощущения, эмоции, чувства и мысли всех людей будут для каждого человека своими… Со временем каждый индивид будет постоянно, даже во сне, поддерживать связь с паутиной компьютерных сетей, связующих человечество в единого разумного субъекта, - и в любой момент сможет вступить в контакт с любым другим индивидом, входящим во всечеловеческий коллектив, воспринимая при этом душу этого другого индивида как непосредственное продолжение своей души. Конечно, сегодня от таких прогнозов у многих мороз пойдет по коже: первая подсознательная реакция на них у всякой Индивидуальной Личности будет одна и та же - "Караул, меня хотят полностью подчинить!" Но то, что пугает нас, уродливых продуктов классового общества, не будет пугать наших гармоничных потомков: в их обществе, где не будет ни руководителей, ни подчиненных, никому не будет нужно никого превращать в свое орудие, и потому они спокойно откроют друг другу свои души, слив их в одну, всечеловеческую. Они постараются сделать свои совместные переживания в процессе управления производственной деятельностью как можно более приятными - и с помощью вживленной в человеческий организм электроники свяжут коллективное управление технологическими процессами с эротическими переживаниями. Физический, интеллектуальный, управленческий труд, слившиеся воедино благодаря компьютерным системам еще в процессе перехода от цивилизации к коллективизму, теперь сольются воедино также и с сексуальным наслаждением; мечта Герберта Маркузе о "либидозном труде" и "либидозных трудовых отношениях" (см. его книгу "Эрос и цивилизация") сбудется в такой полной мере, в какой ему и не снилось. Всякий труд будет дарить оргастическое наслаждение; и благодаря этому станет абсолютно безразлично, зачинать ли детей в утробе матери или в пробирке, вынашивать ли их в пресловутой утробе или выращивать человеческие зародыши в специально оборудованных для этого инкубаторах.

Непосредственную связь с сексуальным наслаждением всего человечества как единого целого получат при полном коллективизме познавательная деятельность и художественное творчество - в силу того, что еще в процессе перехода от цивилизации к коллективизму они неразрывно сольются с производством материальных благ, и вновь, как и в первобытные времена, искусство и познание бытия нельзя будет ни в коей мере ни отделить, ни отличить от производительного труда. Философия и наука исчезнут как особые виды деятельности; оперирование понятиями сольется воедино с оперированием вещами, так же как оба они - с оперированием волей людей (по мере отмирания отношений авторитарного управления отомрет такой особый вид деятельности, как управленческий труд). Каждый продукт труда, каждый трудовой акт будут в одно и то же время материальной ценностью, произведением искусства и научным экспериментом (а каждый трудовой акт - еще и движением теоретической мысли) для каждого индивида в отдельности и всего человечества в целом. Исчезнет свойственное культуре индустриальной цивилизации разграничение между профессиональными производителями культурных ценностей и большинством общества, потребляющим книги и картины, аудио- и видеозаписи, радио- и телепередачи в готовом виде, ничего не вносящим в них от себя; подобно фольклорной культуре аграрных цивилизаций и всей культуре первобытного общества, все те, кто потребляет культурные ценности, будут их же и творить. Продукты человеческого творчества (каковым станет вся вообще человеческая деятельность: нетворческая деятельность в основном исчезнет при переходе к коллективизму, почти полностью - при раннем коллективизме, абсолютно полностью - при полном коллективизме) утратят авторский характер; всякий, кто их употребит, сможет их усовершенствовать, и никого не будет интересовать, кто именно внес то или иное усовершенствование… Все это осуществится в основных чертах еще до раннего коллективизма; в раннем коллективизме это осуществится почти полностью; при полном коллективизме - абсолютно полностью.

Но вернемся к биологии. Провидец Сток совершенно правильно считает, что посредством вживленной в организмы людей грядущего электроники они будут не только общаться, но и биологически взаимодействовать друг с другом. Дело в том, что человечеству придется осваивать не только новые источники и способы добывания энергии, но также и новые способы ее потребления - и в том числе переделывать организмы людей так, чтобы они впитывали и расходовали энергию с как можно меньшими потерями, усваивая ее как можно больше. Этот путь неизбежно приведет человечество к развитию непосредственного биологического обмена веществ между телами разных людей - с тем, чтобы развивать потребление энергии всем человечеством как единым организмом и чтобы резко уменьшить ее потери при ее перераспределении между отдельными индивидами (чем непосредственнее, теснее связи между индивидами в процессе перераспределения энергии между ними, тем меньше при этом ее потери). Таким образом, чтобы отдельные индивиды могли эффективнее усваивать энергию и перераспределять ее между собой, им рано или поздно придется перестать быть отдельными индивидами и стать физически и биологически единым организмом. (Тем самым чаяния А. Богданова, возлагавшего большие надежды на… переливание крови как на средство, способное помочь коллективному сплочению человечества - надежды, бывшие в том виде, в каком их питал Богданов, несомненно утопическими, - реально сбудутся в такой форме и в такой мере, о которых он не мог бы и мечтать.) Но для того, чтобы это осуществилось, необходимы не только соответствующие технические, но и четко определенные социальные предпосылки: человечество уже должно быть в очень высокой мере социально и, следовательно, духовно единым сознательным субъектом - в такой мере социально и духовно единым, в какой это будет даже не при раннем, а только при полном коллективизме. До того, как будет достигнута настолько высокая степень преобладания коллективных отношений в человечестве, оно просто не захочет превращаться в биологически единый организм, даже если технические предпосылки этого уже будут созданы. Лишь побыв достаточно долгое время единым Человеком в социальном (а значит, и духовном) смысле, человечество сможет захотеть стать таковым и в биологическом смысле этого слова… Окончательно слившись друг с другом в единое тело, люди вберут в это тело и всю свою технику: компьютеры и компьютерные системы, все прочие средства производства станут точно такими же частями тела единого Человека, как и бывшие отдельные индивиды (кстати, еще задолго до того, как это произойдет, люди уже перестанут относиться к виду homo sapiens - настолько они изменят свой генотип). Превращение человечества в физически и биологически единого Человека положит конец коллективистскому строю - точно так же, как перед этим превращение человечества в социально и духовно единого Человека положит конец предыстории человечества. Настоящая история человечества, начавшись с коллективизма, продолжится как история физически единого всечеловеческого Человека, постоянно совершенствующего (усложняющего) себя в борьбе за свое существование и все больше и больше вбирающего в себя неживую природу.

Физически единый всечеловеческий Человек будет вбирать в себя неживую природу и живые, но еще не ставшие разумными организмы на всем том пространстве Вселенной, которого он достигнет. Может быть, когда-нибудь через Солнечную систему будет пролетать космический корабль инопланетян - и они даже не заподозрят (до тех пор, пока единый всечеловеческий Человек не даст им этого понять), что пролетают через тело разумного существа, хотя и будут удивлены необычными природными явлениями и процессами, протекающими в этом уголке Вселенной… Так будет воплощаться в действительность образ, рожденный воображением Максима Горького (и рассказанный им, кажется, в беседе с А. Блоком; сейчас уже не помню, в какой именно книжке я это вычитал, а потому и не могу процитировать дословно) - образ того, как разум поглощает, вбирает в себя материю и перерабатывает ее, перевоплощает в себя, заполняя собой Вселенную. И это будет вовсе не какой-то холодный, бестелесный разум: превращая природу в свое тело, он будет испытывать такое безмерное плотское наслаждение, которого мы, цивилизованные недочеловеки, даже не можем себе представить.

* * *

Конечно, до полного и даже до раннего коллективизма не доживем ни мы, ни наши дети (хорошо еще, если до раннего коллективизма доживут наши правнуки). Переходный период от цивилизации к коллективизму - это будет "всерьез и надолго"; во время него, особенно в его начале, индивидуальные личности еще не исчезнут (они еще не совсем растворятся друг в друге даже при раннем коллективизме - что уж говорить о переходном периоде…) и будут довольно-таки автономными друг от друга. До поры до времени некоторую долю автономии личности (т. е. некоторую долю отношений индивидуального управления в системе общественных отношений) придется даже законсервировать с целью обеспечения дальнейшего нарастания доли коллективных отношений, необратимости движения к коллективизму. Говоря конкретнее, некоторые права индивидуальной личности коллективам (а человечество, как мы помним, в переходный период еще далеко не будет вполне единым коллективом) придется гарантировать и защищать для того, чтобы не начали сильно разрастаться отношения авторитарного управления - и не заглушили бы молодую поросль коллективных отношений. (Например, необходимо будет гарантировать и защищать право человека свободно, по своей воле переходить из одного трудового коллектива в другой.)

Отсюда следует, что нам и нашим детям еще не суждено в полной мере испытать блаженство "коллективной нирваны", когда душу не раздирает конфликт между влечениями и совестью. Следовательно, привлекательность мировой революции для пролетариев может состоять не в "рае на земле", а просто в спасении человечества от угрозы глупой, бессмысленной гибели, а также в участии взявших политическую власть и объединяющихся в коллективы пролетариев в решении судьбы общества (а значит, и своей личной тоже) - в том, чтобы перестать быть пешками и винтиками в руках "тех, кто наверху". Это следует учитывать, когда ведешь революционную пропаганду: нечего много разглагольствовать о "светлом будущем" - надо просто будить в людях волю к свободе и протест против власти, заодно предлагая энергичным и инициативным (и прежде всего молодым) людям взять на себя миссию спасителей человечества. В применении к современным пролетариям и их потенциальным союзникам это означает, что революционная пропаганда должна пробуждать в них... честолюбие и даже в какой-то мере волю к власти - то есть как раз те качества, от которых человечество избавится, перейдя к коллективизму. Опять диалектика: те же качества, которые рождены цивилизацией и укрепляют ее устои, послужат подрыву этих устоев и разрушению цивилизации. А когда честолюбивые и властолюбивые повстанцы возьмут политическую власть и начнут присваивать производительные силы, то вдруг обнаружат, что им приходится все сильнее и сильнее подавлять свое честолюбие и властолюбие во взаимоотношениях друг с другом: именно их честолюбие и властолюбие вынудит их пристально контролировать друг друга с помощью компьютерных систем, что в свою очередь помешает одним из них поработить других и вынудит всех их жить по коллективистским правилам. Более того, честолюбие примет у коллективистов новую форму - форму стремления заслужить уважение товарищей за особо верное следование воле коллектива - и в этой форме доживет, вероятно, вплоть до полного коллективизма (при котором, надо думать, исчезнет уже всякое честолюбие).

Из вышесказанного видно, что коллективистскую революцию будут совершать массы типичных индивидуальных личностей (Марьясина, опять диалектика: индивидуальные личности будут бороться за то, чтобы со временем не стало никаких индивидуальных личностей!). Индивидуальные мотивы и цели у последних будут самые разные, сплошь и рядом взаимоисключающие - так же, как и во всех революциях прошлого. Возникает вопрос: какие из этих мотивов и целей наиболее достойны разумного существа? Иначе говоря, какие революционеры наиболее свободны духом?

Разумеется, люди, более-менее длительно и постоянно участвующие в революционном процессе, в большинстве своем принадлежат к разряду тех, кто не находится во власти элементарных животных потребностей и сиюминутных капризов, умеет в случае необходимости подавлять их в себе. Но вот садистские влечения, развиваемые цивилизацией с раннего детства в душе практически каждого человека (конечно, в разной степени. Человек становится садистом в тем большей степени, чем более авторитарно управляли им в детстве - чем больше его тиранили или, наоборот, баловали: балование - это тоже авторитарное воспитание. Но даже наименее авторитарно воспитанные цивилизованные люди все-таки несут в глубине своей души какую-то долю садизма: быть воспитанным в классовом, то есть авторитарном, обществе и не стать хотя бы чуть-чуть садистом невозможно), подавить в себе гораздо труднее. Многие люди - в том числе и многие революционеры - и не подавляют их, а покорно им следуют, подчиняя свои потребности именно этим влечениям, воле к власти. Здесь есть две возможности: либо следовать исключительно логике захвата и удержания власти, не руководствуясь никакими моральными нормами (как делал, например, Сталин), и ясно отдавать себе отчет в своем садизме, не терзаясь по этому поводу угрызениями совести - либо строго придерживаться норм какой-либо "морали господ", в общем и целом выражающих ту же логику борьбы за личную власть, но иногда вступающих в конфликт с этой логикой (в этом случае, если есть выбор - либо достичь власти, пройдя через временное унижение, либо не унизиться и не достичь власти - человек выбирает второе. Так, например, поступали некоторые из европейских рыцарей и японских самураев). Во втором случае моральные нормы дают возможность человеку забыть о своем садизме - вытеснить его в подсознание, спрятав за маской каких-нибудь идеалов (например, Порядка, Нации, Расы, Чести, Родины и т. п. туфты). Такой человек думает, что им движут эти самые идеалы, тогда как на самом деле им движет просто воля к власти, которой он устыдился бы, если бы осознал ее.

Но бывают и такие люди, которые изо всех сил стараются подавить в себе садистские влечения. В классовом обществе такие люди чувствуют себя "не в своей тарелке"; их переживания и поведение приносят им репутацию "странных", "чудаков", а зачастую даже "придурковатых" и "тронутых". Среди всего цивилизованного человечества они составляют меньшинство, хотя и не такое уж маленькое; зато среди леваков их процент огромен, причем он тем больше, чем меньше леваков в данном капиталистическом обществе и чем меньше популярности имеют они в массах. Чем левее тот или иной левак, тем больше вероятность, что он принадлежит именно к такому психологическому типу людей. Подобные люди, подавляя в себе садистские влечения, не уничтожают их совсем (это невозможно в принципе), но отчасти переносят их на самих себя (т. е. их садизм отчасти превращается в мазохизм), отчасти же сосредотачивают их на некоторых категориях людей. В первую очередь к этим некоторым категориям относятся те люди, которые не утруждают себя подавлением своего садизма; подавленные садисты ненавидят в них то же, что и в себе - и с тем большей силой, что в глубине души завидуют им. Действительно, почему это мы не позволяем себе роскоши следовать своей воле к власти, а они позволяют? Это несправедливо! Пусть никто в мире не ведет себя по-садистски, пусть все люди так же, как мы, отказывают себе в удовлетворении своей воли к власти! - И вот некоторые из подавленных садистов начинают мечтать о таком обществе, в котором было бы как можно меньше власти (т. е. авторитарного управления), как можно больше равенства и братства. Львиную долю своего подавленного садизма они направляют, как струю из водомета, на авторитарное общество, делающее людей садистами - и так становятся нонконформистами, социальными новаторами, подрывателями основ; а самые последовательные из них делаются революционерами (в капиталистическом обществе - пролетарскими революционерами). Я сам отношусь именно к этому психологическому типу людей; и в Вас, а также в Ваших товарищах, спорящих со мной на страницах ВС, я узнаю характерные черты этого типа - по тону полемики, по способу подбора аргументов, даже по характеру логических ошибок (об этом мы еще поговорим ниже).

Но подавлять в себе садизм можно по-разному. Можно попытаться забить его поглубже в подсознание с помощью гуманистических, эгалитаристских и альтруистических моральных норм, в безусловную самоценность которых приходится ради этого свято уверовать. Но моральная норма - это не что иное, как желательный стереотип действий в определенных социальных ситуациях; чтобы уверовать в ее безусловную самоценность, нужно сперва уверовать в безусловную самоценность той цели, ради достижения которой необходимо действовать согласно данному стереотипу. Иными словами, эту цель надо превратить в модель, образец, который самоценен независимо от того, соответствует ли он закономерному развитию живой общественной действительности, и под который надо подгонять эту действительность, если она не желает сама укладываться в его рамки; говоря короче, эту цель надо сделать идеалом…

Вот мы и подошли к той причине, по которой Вы, Александр, а также Семкин и Марьясина так переполошились, прочитав мое письмо к Вам, письмо к Дамье и Платоненко и диссертацию о социальной сущности ницшеанства. Караул! Бугера отнимает у людей единственную защиту от их собственного садизма - Моральный Идеал! Если Идеала нет, то все позволено?!. - вот суть большого переполоха, поднявшегося на страницах "Вестника "Солидарности""… А это именно переполох: Семкин и Марьясина настолько взволновались, что раскритиковали в своих статьях не меня, а какого-то выдуманного ими оппонента, взгляды которого вовсе не совпадают с моими.

Раз Семкин имеет представление о том, как я доказываю, что компьютеры суть необходимая техническая предпосылка коллективизма, - значит, он читал какой-то из тех материалов, из числа присланных мною Вам в прошлом году, где изложено доказательство этого тезиса: либо статью "Компьютеризация как предпосылка социалистической революции", либо 7-ю главу книги "О чеченской войне и не только о ней". В обеих работах говорится о том, что отношения коллективной (т. е. общественной) собственности и коллективного управления отрицают деление людей на начальников и подчиненных; однако Семкин в статье "Имморалисты" всерьез раздумывает над тем, чего хочет Бугера - быть "дирижером", готовящим слияние общества в единый организм и готовящимся отождествить себя лично со Вселенной, либо "подчиняться и служить", растворяя свой интерес в великом интересе единого всечеловека. Казалось бы, ежу понятно, что если Бугера полагает, что в едином всечеловеческом коллективе не будет ни дирижеров, ни подчиненных и слуг, то он не может рассчитывать ни на ту, ни на другую роль, - однако Семкин этого не понимает. Умный и образованный человек, читать умеет - а не увидел того, что я написал ясным и понятным языком. Никаких оснований подозревать Семкина в сознательной фальсификации вроде бы нет. Какое же объяснение остается? Разволновался, видать, человек: наверное, очень уж испугался, что имморалист Бугера хочет отнять и у него, Семкина, его мораль и оставить его один на один с его, видать, очень уж сильными подсознательными садистскими влечениями (а уж этого у Семкина не отнимешь. Вы только почитайте его статьи: с каким великолепным, едким сатирическим сарказмом они написаны! Я и сам такие же пишу - перечитайте-ка на досуге мой "Социал-фашизм", - и потому знаю, с какими эмоциями пишутся подобные памфлеты и какие личные чувства изливает в них автор… Кроме того, перечитайте предпоследний абзац "Имморалистов": с каким смаком Семкин описывает переживания, связанные с манией величия! Писать с таким знанием дела может лишь человек, сам хорошо прочувствовавший вкус воли к власти. Я прекрасно знаю этот вкус - и потому легко распознаю себе подобных, можете мне поверить…)

То же самое и с Марьясиной. Перечитайте в ВС № 100 первые пять-шесть абзацев ее статьи "В поисках утраченного смысла": там она пересказывает содержание моего письма к анархо-коммунистам Дамье и Платоненко - и делает это так неясно, что по ее пересказу можно подумать, будто бы Бугера считает грядущее коммунистическое общество авторитарным, а его прообразом в капиталистическом мире - пролетарскую революционную демцентралистскую партию. Между тем в начале того письма я очень подробно разъяснил, что пролетарская революционная демцентралистская партия есть организация капиталистического общества, живущая по законам последнего, и в силу своей сугубой авторитарности никак не может быть прообразом грядущего бесклассового общества. Отчего же Марьясина так нехорошо поступает? Из дальнейшего содержания статьи видно, отчего: очень уж ее волнует мой имморализм - и, видимо, ее собственные подсознательные садистские побуждения (довольно сильные, судя по тону ее статьи: не нужно быть психоаналитиком, чтобы почувствовать в этом тоне изо всех сил сдерживаемую, мощную агрессивность), которые она не знает, как подавить, если у нее под рукой не будет Идеалов. Между тем, другой способ подавления садистских влечений цивилизованного человека есть - и гораздо более эффективный, чем ваш, уважаемые моралисты из "Вестника "Солидарности"". Этот способ известен вот уже более полутораста лет, но, к сожалению, лишь немногим - а именно, наиболее последовательным историческим материалистам, хорошо продумавшим свое мировоззрение.

Согласно материалистическому взгляду на историю, человеческое общество представляет собой живой организм, развивающийся по своим собственным законам. Поскольку разумные существа, называющие себя людьми, есть по сути своей производительные силы…

(Семкин, судя по его статьям, ошибочно полагает, что производительные силы - это только техника, и поэтому противопоставляет им людей и окружающую природу как особые "факторы" исторического развития. На самом же деле наши обезьяноподобные предки, начиная трудиться и становиться разумными, сами стали производительными силами - и превратили в таковые всю окружающую их природу: не только техника, т. е. орудия труда, но и весь тот участок Вселенной, который люди подвергают своему труду и на котором разворачивают трудовой процесс, относятся к средствам производства и таким образом наряду с людьми являются, как это мог бы узнать Семкин из любого словаря марксистской политэкономии, производительными силами. Мы являемся в той или иной степени людьми лишь постольку, поскольку мы - производительные силы; следовательно, отношения между нами являются общественными, человеческими отношениями лишь постольку, поскольку они - производственные отношения; следовательно, все виды деятельности людей являются человеческими лишь постольку, поскольку они (в т. ч. и секс, воспитание детей, наука, искусство, религиозная деятельность и т. п.) есть производство. Разделение труда, породив нетворческий труд и отделив его от творческого, отделив от физического труда труд умственный и управленческий и т. д., создало почву для иллюзии, будто бы у человечества есть, кроме производства, еще какие-то другие стороны и сферы бытия; однако по мере перехода человечества к коллективизму эта почва исчезнет, иллюзия развеется, и всем станет ясно то, что сегодня понимают лишь наиболее последовательные исторические материалисты - что всякое человеческое бытие есть бытие человека как производительной силы, все сферы жизни человека есть просто разные сферы производства. Всем также станет ясно и то, что деление производства на материальное и духовное, мягко говоря, весьма условно: всякое производство в основе своей есть производство материальных благ)

…итак, поскольку люди есть производительные силы, то законы развития человечества есть по сути своей законы развития производительных сил и производственных отношений. На каждом данном этапе своей предыстории человечество предоставляет каждому отдельному человеку (точнее было бы сказать - недочеловеку) весьма богатый и своеобразный, но все же конечный набор ролей, которые этот человек мог бы сыграть своей жизнью; и если ты не сыграешь одну из этих ролей, то обязательно сыграешь какую-нибудь другую. Какую именно роль тебе суждено сыграть - определяется не только внешними обстоятельствами, но и твоими сознанием и волей; но так как сознание и воля каждого человека почти стопроцентно детерминированы его обществом (непосредственно от природы наша психика получает очень мало: homo sapiens - это существо, наименее обеспеченное врожденными программами поведения и эмоциональных реакций по сравнению со всеми остальными животными), то выбор человеком своей судьбы практически полностью социально детерминирован. Таким образом, свобода члена цивилизованного общества заключается не в отсутствии причин, определяющих его волю: подобное невозможно так же, как невозможно поднять себя за волосы своею же рукой, - а в том, чтобы:

а) как можно лучше понять законы развития общества, в котором живешь, и дать как можно более точный прогноз его дальнейшего развития;

б) как можно лучше понять свою собственную психику, социальную сущность своего индивидуального характера, свои объективные интересы и субъективные мотивы; как можно лучше осознать свои неосознанные социально-психологические установки и проследить взаимосвязь между ними и своими осознанными устремлениями;

в) как можно более точно выбрать одну из множества ролей, предлагаемых тебе обществом на том этапе его развития, в течение которого ты живешь, будешь жить и умрешь - выбрать такую роль, которая наиболее соответствовала бы твоим основным установкам, основе твоего характера, которая была бы тебе по плечу, которую ты мог бы доиграть от начала роли до конца своей жизни без срывов и фальши;

г) выжать из себя те силы, которые увидел в себе при исследовании своей личности, а если получится, то и бульшие - силы для того, чтобы сыграть выбранную тобой роль как можно ближе к написанному тобою же сценарию; как можно лучше развить в себе те побуждения и способности, которые помогают этому, и как можно основательнее и необратимее подавить в себе те побуждения и навыки, которые мешают этому; сознательно выбрать себе систему нравственных норм, соответствующих выбранной тобою роли, как можно основательнее и необратимее вытравить из своей души те нравственные нормы, которые противоречат этой системе, и как можно глубже вплавить ее себе в душу;

д) внести как можно больше целенаправленных (и как можно более соответствующих твоим планам) изменений в действительность, природную и социальную, живя по той роли, которую ты выбрал.

Цивилизованный индивид тем свободнее, чем в меньшей мере он подчиняется всяким самоценностям - будь то любовь к еде, сну и сексу, нарциссическое самообожание, воля к власти и уничтожению, любовь к людям и желание делать добро и т. п. влечения, а также те нравственные нормы, которые упорядочивают и узаконивают (либо, наоборот, запрещают и подавляют) эти влечения. Максимальная духовная свобода состоит в том, чтобы устроить ревизию всем своим влечениям и нравственным нормам, лишить их всех самоценности, провести чередой их всех перед очами разума - и одни из нравственных норм выбрать, а другие отвергнуть посредством доказательного мышления, без всякой веры; одни влечения культивировать, другие подавить до некоторой степени, а третьи подавить насколько возможно основательнее (и направить остатки подавленных влечений в какое-то новое русло). Но возникает вопрос: а из каких предпосылок исходить, делая нравственный выбор, если все твои влечения и нравственные нормы перестают быть самоценными и потому не могут стать изначальной точкой опоры? Разум и логика сами по себе такими предпосылками быть не могут: это лишь средства, с помощью которых эти предпосылки, а также различные варианты нравственного выбора могут быть осознаны. Следовательно, предпосылки своего нравственного выбора достаточно свободная индивидуальная личность может найти лишь вне своей психики и психики всех других людей (в противном случае данная личность - рабыня либо своих "самоценных" влечений, либо тех "самоценных" моральных норм, которыми она забивает свои влечения поглубже в подсознание. Марьясина, смотрите - вот еще один диалектический парадокс внутри самой объективной реальности!), доказательно осознать и лишь затем исходить из них при этом самом выборе. Итак, получается, что если мы хотим быть свободными, то в своем нравственном выборе можем опереться только на объективную логику исторического процесса, на закономерный ход развития общества, на действующие независимо от нашего желания законы развития производительных сил и производственных отношений. Наиболее духовно свободная индивидуальная личность - та, для которой осознанная ею логика истории стала непосредственным руководящим мотивом, играющим решающую роль в выборе целей и средств для их достижения. Освободить свой дух индивидуальная личность может, лишь ставя себе цели, совпадающие с общим направлением исторического развития, с продолжением жизни человечества (из этого, в частности, следует, что если в течение данного исторического периода в развитии человечества временно возобладали течения, противоположные общему направлению этого развития, - тенденции, которые, если бы они победили, привели бы к гибели человечества, - то свободная духом личность будет плыть против этих течений, упрямо держа курс по магистральному направлению истории, даже если она не будет уверена в том, что доживет до конца ночи и увидит зарю нового дня. Если личность просто бросит весла и отдастся на милость любого течения, набравшего в данный момент силу, то это значит, что она стала рабыней своей слабости и страха - или же своего честолюбия и воли к власти, требующих немедленного удовлетворения любой ценой). И поскольку до сих пор было и в обозримом будущем будет так, что жизнь человечества означает его прогресс, то есть усложнение; поскольку прогресс человечества (т. е. жизнь человечества) сегодня ни в чем так не нуждается для своего продолжения, как в мировой коллективистской революции, и с необходимостью породит ее, - следовательно, самыми духовно свободными людьми на сегодняшний день являются те из последовательных пролетарских революционеров, которые хорошо усвоили, глубоко продумали историко-материалистическое мировоззрение. С их точки зрения, те, кто достиг сегодня богатства и власти, являются лохами, все усилия которых не имеют смысла, потому что результаты этих усилий довольно скоро (по-видимому, уже в 21-м веке) будут до основанья разрушены революцией.

В ВС №100 (стр. 4) Марьясина пишет: "В товарище по борьбе хотелось бы видеть основания для этой борьбы более веские, чем желание следовать параллельно историческому развитию". На самом же деле люди, служащие Самоценным Идеалам, при прочих равных условиях (например, при одинаковой силе воли) менее надежны, чем те, кем движет желание стать сознательными орудиями исторического прогресса. Последовательный исторический материалист, руководствующийся осознанной им логикой исторического процесса, хорошо понимает, что какой-то процент ошибок в его концепциях и прогнозах всегда есть - и поэтому не падает духом, когда результаты его действий во многом не совпадают с его прогнозами. Например, когда Троцкий увидел, какое общество возникает в результате Октябрьской революции, то он не опустил руки и не стал приспосабливаться к складывающейся Системе, дабы любой ценой удержать власть; он правильно понял, что новое общество хотя и не является социалистическим, но все-таки играет прогрессивную роль в развитии производительных сил человечества (наряду с этим он многое понял неправильно - например, ошибочно объявил СССР рабочим, хотя и "перерожденным", государством, - но в данном письме я на этом останавливаться не буду. Мою критику ошибочных концепций Троцкого см. в 7-й главе "О чеченской войне и не только о ней"), а также что в будущем в мире подымутся новые революционные волны, утешился этим, не утратил крепости духа после того, как утратил власть - и, такой же бодрый и оптимистичный, как раньше, отправился в ссылку, а затем в эмиграцию, где и продолжил борьбу. А вот для верующих в Идеалы революционеров установление неоазиатского способа производства в СССР оказалось страшной трагедией: крушение их надежд привело к тому, что одни из них просто сломались, а другие к тому же скурвились и пошли на службу к Сталину - и не потому, что их личная воля была слаба, а потому, что у тех, кто пытается переделать живую жизнь согласно своему Самоценному Идеалу, не остается никакого оправдания своим действиям после того, как жизнь докажет несбыточность этого идеала. У последовательных исторических материалистов все не так: даже если они увидят, что результатом их борьбы оказалось совершенно не то общество, которое они предсказывали, то им достаточно убедиться в том, что это общество все-таки представляет собой очередную ступень прогресса, - и вот их предыдущая борьба оправдана в их глазах, и жизнь свою они воспринимают как прожитую не напрасно, и готовы продолжать борьбу в том же направлении, что и раньше (хотя и, может быть, с некоторыми поправками в деталях). А вот для верующего в Самоценные Идеалы их крушение как раз и означает, что жизнь, прожитая в борьбе за эти идеалы, была прожита напрасно. И тогда с бывшими борцами происходит то, что Вы, Александр, очень хорошо описали в ВС №100 (стр. 1) и что каждый из нас, леваков, много раз наблюдал среди своих товарищей и друзей (теперь уже бывших):

"Один юродствует во Христе и залезает на ночь в гроб, другой радостно влез в потешный мундир, третий уверовал в Кандыбу, а все они вместе - в масонский заговор… Другие, как в ракушку, забрались в свое я, а оно тем меньше, чем больше становится своим".

Иными словами, одни из них, лишившись Идеалов, становятся обычной обывательской скотинкой, а другие находят "спасение" в том, что срочно находят себе новые Самоценные Идеалы - сплошь и рядом противоположные, враждебные прежним. Борец за самоценные Моральные Идеалы - все равно, что обезьяна с гранатой: как невозможно предсказать, когда и в каком направлении обезьяна бросит свою гранату, так же невозможно предугадать, в какой именно момент Идеалы нашего борца вдруг потерпят крушение и какие именно новые Идеалы придут в его бедовую голову на смену прежним. И всегда очень велик риск того, что новые идеалы окажутся реакционными, правыми или ультраправыми: кто даст гарантию, что индивид, разуверившийся в идеалах Свободы, Равенства и Братства и оставшийся наедине со своими садистскими влечениями, не воплотит в своем новом идеале именно эти влечения и не станет каким-нибудь ницшеанцем?.. Особенно это грозит людям вроде Вас, Семкина и Марьясиной - тем, кто верит в Самоценность Прав Индивидуальной Личности. Ваш идеал "прав человека" (точнее говоря, прав индивидуя) остается эгалитарным и более-менее левым лишь до тех пор, пока вы не поняли ту объективную истину, что свобода одних индивидуальных личностей никогда не может быть реализована иначе, как через подавление каких-то других индивидуальных личностей, их эксплуатацию, попрание их прав. Если вы когда-нибудь поймете это - и при этом сохраните свой Самоценный Идеал Индивидуальной Личности, то пиши пропало: этот идеал станет у вас элитарным, правым, ницшеанским. А вот последовательным историческим материалистам это не грозит: они убеждаются в ничтожности своих садистских влечений, сравнивая их не с каким-нибудь самоценным идеалом, а со своим теоретическим прогнозом, согласно которому всякая власть скоро начнет исчезать и со временем исчезнет - и для того, чтобы они стали рабами своего садизма, им сперва надо теоретически доказать, что их прогноз неверен. Пока что еще ни один мыслитель не привел достаточно веских доказательств этого; а вот разбить любой Самоценный Идеал не составляет никакого труда. Дело в том, что та или иная модель общественного устройства может вызвать желание подогнать под себя общество лишь в том случае, если она очень привлекательна для цивилизованного индивидуя; настолько привлекательной она станет лишь в том случае, если сохранит в себе все "положительные" стороны цивилизации без ее "отрицательных" сторон. "Самоценным" объектом веры может стать лишь подобная искусственная конструкция (таков, например, семкинский идеал общества - см. статью "Имморалисты", ВС №100, стр. 3 - которое состоит из суверенных индивидуальных личностей, но эти личности строго соблюдают гарантии суверенитета каждой из них и не подавляют друг друга). Рано или поздно, но неизбежно жизнь разбивает каждую такую конструкцию (к примеру, как ни пытайся подогнать жизнь общества под семкинский идеал - все равно до тех пор, пока есть индивидуальные личности, одни из них будут подавлять других, и ничего с этим не поделать). Развитие общества всегда идет так, что вместе с "отрицательными" сторонами старого общества гибнут и его "положительные" стороны - и на место им приходит новое общество с новыми "положительными" и "отрицательными" сторонами… Здесь, кстати, возникает проблема для революционеров: как вести правдивую пропаганду, если точный образ будущего общества, нарисованный на основе доказательного прогноза, обязательно будет гораздо менее привлекательным для среднего современного пролетария, чем всякие утопические модели - Самоценные Идеалы? Мы, коллективисты (т. е. Марлен Инсаров и я), предлагаем решать эту проблему так, как это уже было сказано выше: привлекать людей в ряды революционеров не обещаниями "светлого будущего", а ближайшей перспективой спасения человечества от гибели и участия всех трудящихся, сбросивших власть эксплуататоров и согласных объединяться в коллективы, в управлении обществом. Разумеется, такая пропаганда не привлечет к пролетарским революционерам симпатий большинства населения - но им (то есть нам и нам подобным) этого и не нужно: достаточно привлечь на свою сторону наиболее энергичных, активных и амбициозных, преимущественно молодых пролетариев и сплотить это меньшинство населения в единый кулак под руководством демцентралистской партии - и кто тогда сможет противостоять этому меньшинству? Оно-то и расчистит место для новых порядков.

(Кстати, о демцентралистской партии. Один мой знакомый с убеждениями, близкими к анархистским, недавно задал мне забавный вопрос: если я отрицаю, что в человеке от природы заложена тяга к сотрудничеству, взаимопомощи и коллективному самоуправлению, то чем я докажу, что после разрушения буржуазного государства трудящиеся коллективно организуются и овладеют производительными силами, а не просто объединятся в шайки и начнут грабить?.. На самом деле такие шайки обязательно появятся, как они появлялись и в процессе всех предшествующих революций; но они вберут в себя относительно небольшую долю населения и будут со временем уничтожены. Большинство пролетариев предпочтет коллективное - т. е. общественное - овладение производительными силами хотя бы в силу того, что, во-первых, шайки не выдержат конкуренции с пролетарскими дружинами, руководимыми партией, а во-вторых, ради привлечения на свою сторону как можно большего меньшинства пролетариев партия волей-неволей будет вынуждена пропагандировать идею участия всех желающих этого трудящихся в управлении экономикой и обществом в целом, а также всячески поощрять такое участие в первые годы после победоносного восстания. И среди пролетариев эта идея распространится; и после победы восстания даже те пролетарии, которые в нем не участвовали и не питали симпатий к революционерам, пойдут в коллективы, примут участие в системе централизованного самоуправления и Комитетах самоуправления трудящихся и, начав управлять обществом с помощью компьютерных систем, не дадут революционной партии захватить производительные силы в свою авторитарную собственность и вынудят ее со временем отмереть. Вспомним, что в первые годы после Октябрьской революции большевики, дабы удержать политическую власть, были вынуждены поощрять рабочий контроль на предприятиях и советскую демократию - и пролетарии очень даже активно старались участвовать в управлении обществом. Если бы в то время существовали компьютерные системы вроде GRID, Октябрьская революция была бы на самом деле социалистической - и не ограничилась бы одной страной, но оказалась бы лишь началом мировой социалистической революции… Добавим к этому, что возникновение демцентралистских революционных партий по всему миру в 21-м веке неизбежно: всегда, когда оказывается возможным добиться каким-то образом успеха, в обществе находится достаточное количество умных людей, которые реализуют эту возможность.)

Но вернемся к нашим борцам за Самоценные Идеалы. Такие борцы ненадежны не только потому, что жизнь в любой момент может разбить их идеалы, но и потому, что, служа последним, эти борцы развивают у себя привычку верить; а таких людей очень легко обмануть и манипулировать ими (что и делали с большим успехом во всех цивилизованных обществах всякие-разные сталины). На верующего человека не нужен нож: ему с три короба наврешь про свои высокие цели - и делай с ним, что хошь… Нашему же брату, историческому материалисту, подавай доказательства: нам не так уж важно, какие цели борьбы провозглашает тот или иной человек, та или иная организация - нам гораздо важнее знать, какова объективная направленность его/ее реальных действий. А вот Вам, Александр, и Вашим друзьям прежде всего интересно, какие конечные цели и нравственные нормы декларируют люди и организации. Помните, я писал Вам в своем первом письме: "В процессе изучения наших с Инсаровым материалов у вас наверняка возникнет целый ряд вопросов к нам - по поводу наших практических установок"… Зря я надеялся! Конечно, Вы и Ваши товарищи (прежде всего Марьясина и Семкин) добросовестно изучали наши с Инсаровым тексты, обдумывали их, не пожалели времени и сил на обсуждение их в ВС - и за это вам спасибо: значит, не зря мы пишем, кому-то это нужно. Но какие же вопросы у вас возникли первым делом? - Не об отношении к войнам в Чечне и на Балканах, не об отношении к службе в армии, к разным видам профсоюзов и партий, не по национальному вопросу; нет, вам в первую очередь захотелось обсуждать, какова будет физическая природа грядущего всечеловеческого Человека и стоит ли служить моральным идеалам!.. Не спорю, все это вопросы важные - но не первоочередные (кстати, Александр: нам с Марленом Инсаровым было очень интересно узнать, что Вы и Ваши товарищи расходитесь с МСТ по вопросу об отчуждении; но нам гораздо интереснее было бы узнать, есть ли у вас с МСТ разногласия - и если есть, то какие - по национальному вопросу!). Для вас же, уважаемые "солидаристы", первоочередными оказались именно они, а не вопросы о практических политических установках. Раз для вас так важны декларации - значит, вас легче обмануть ими, чем нас: споешь похвальную песнь вашим идеалам - и делай с вами, что хошь… Дело-то в том, уважаемый Александр, что поскольку Идеалы Совершенного Общества и Моральные Идеалы не имеют никакого отношения к объективным законам общественного развития, то можно взять два прямо противоположных, враждебных друг другу политических курса - и с одинаковой обоснованностью доказать, что каждый из них ведет к воплощению в жизнь одного и того же Идеала. Именно поэтому тех, кто служит Самоценным Идеалам, так легко политически развернуть на 180 градусов незаметно для них самих (хороший пример - "коммунисты", состоящие в крайне правой буржуазной партии КПРФ и в фашистских организациях РКРП (тюлькинской), КПСС (анпиловской) и ВКПБ (ниноандреевской и лапинской)). Другое дело прогноз, выводимый из реальной направленности исторического процесса: всегда возможно (хотя и не всегда легко) выяснить и неопровержимо доказать, что вот этот политический курс совпадает с направлением общественного развития и, следовательно, содействует переходу к новому, предсказанному в прогнозе историческому этапу, а вон тот - направлен противоположно историческому процессу и, следовательно, противодействует переходу к этому новому этапу. Тех, кто сверяет свой политический курс с такими вот прогнозами, а не с идеалами, обмануть труднее: за шелухой деклараций они всегда стараются разглядеть реальную направленность политической борьбы данного человека или организации… Так кто же надежнее, в ком можно быть более уверенным - в тех, кто служит идеалам, или в "аморальных" исторических материалистах?

* * *

Важно понять, что сколь бы "продвинутым" историческим материалистом, сколь бы последовательным пролетарским революционером ты ни стал - ты от этого не станешь ни на йоту более человеком, чем раньше. Исторический материалист и пролетарский революционер - такой же недочеловек, как и все остальные цивилизованные "люди", такая же отчужденная индивидуальная личность, как и они. Тем не менее, жизнь последовательного пролетарского революционера, являющегося хорошо продумавшим свое мировоззрение историческим материалистом, более достойна разумного существа, чем жизнь любого иного цивилизованного человека.

Такой революционер устанавливает себе определенные нравственные нормы (подробнее об этих нормах см. в статье Троцкого "Их мораль и наша". Эта статья, а также плехановская работа "К вопросу о роли личности в истории", - наилучшие, доселе непревзойденные классические источники по историко-материалистическому пониманию свободы и пролетарско-революционной этике. Статью Троцкого, впервые опубликованную в №68-69 "Бюллетеня оппозиции" (август - сентябрь 1938 г.), советую смотреть по сборнику "Этическая мысль" за 1991 г. (М., Республика, 1992): дело в том, что там же опубликована полемика Дьюи и Сартра с этой статьей - полемика весьма поучительная, показывающая, что умнейшие буржуазные и мелкобуржуазные философы не могут даже понять постановку вопросов историческими материалистами, несмотря на ясность и прозрачность изложения последних, не говоря уже о том, чтобы убедительно возражать им) и строго им следует не потому, что эти нормы ему нравятся, а потому, что они соответствуют избранной им роли, - но именно потому, что они соответствуют этой роли, они рано или поздно начинают ему нравиться. Подгоняя себя к сознательно избранной им социальной роли, он познает себя гораздо более адекватно и изменяет себя гораздо более творчески, чем моралист, заслоняющий от себя самого своими Самоценными Идеалами свою же собственную внутреннюю диалектику. (Так, если бы Марьясина не побоялась сбросить покрывала моральных норм с действительных мотивов, побуждающих ее быть борцом, то она, возможно, стала бы диалектиком - потому что смогла бы увидеть, что ее психика, как и у каждого одушевленного существа, представляет собой клубок отрицающих друг друга и вместе с тем взаимопревращающихся противоположностей. Причем не просто противоположностей, но, как и у каждого члена классового общества, противоположностей антагонистических; вообще говоря, за неприятием диалектики сплошь и рядом скрывается глубокий и обычно неосознанный страх цивилизованного индивида перед самопознанием, желание зажмуриться и не видеть того клубка антагонизмов, того гадюшника, который кроется в душе каждой Индивидуальной Личности.) Хорошо продумавший свое историко-материалистическое мировоззрение пролетарский революционер действительно творит и самого себя, и окружающую его действительность - именно благодаря тому, что сознательно делает себя орудием истории. Если бы он не стал сознательным орудием законов истории, то обязательно остался бы, подобно подавляющему большинству членов классового общества, их бессознательным орудием: третьего цивилизованному индивиду не дано… Например, Вы, Александр, являетесь именно таким бессознательным орудием законов истории. Вспомним Ваш ответ В. Салазкину в № 99 ВС, стр. 4:

"Мне мало дела до победоносного исторического процесса. Если мне скажут, что вещи, которые мне не нравятся, разумны, потому что закономерно обусловлены ходом событий, я вмешаюсь в ход событий, чтобы им помешать. И уже сам факт моего с ними несогласия нарушает - хотя бы на моем скромном участке - их неуклонное поступательное шествие".

Как видим, Вы мыслите себя как нечто внешнее по отношению к "ходу событий", к историческому процессу, способное выбирать между вмешательством или невмешательством в него. На самом же деле Вы, как и все прочие люди, стопроцентно вплетены в его ткань и погружены в его течение, в "ход событий"; и хотя Вы думаете, что противодействуете ему, на самом деле Ваши мысли, чувства и действия стопроцентно, как и у всех других людей, обусловлены его ходом и подчинены его законам. В Ваших попытках "противодействия" ходу истории на самом деле реализуются определенные исторические закономерности; и Ваши иллюзии, будто бы Вы "противодействуете" историческому процессу, на самом деле закономерно обусловлены этим же процессом. Думая, что Вы препятствуете ходу истории, Вы на самом деле являетесь его бессознательным орудием; я же являюсь его сознательным орудием, и потому я свободнее Вас. Впрочем, кто знает: может быть, развитие общественных отношений, найдя одно из мириадов своих проявлений в конкретных обстоятельствах формирования Вашей индивидуальной личности и в тех ситуациях, в которых будет протекать ее дальнейшее развитие, все-таки позволит Вам рано или поздно стать хорошим историческим материалистом - то есть хотя бы столь же свободным индивидом, как я, если не еще более свободным…

Если это произойдет, то Вы сможете заодно избавиться от Вашего высокомерия. Вспомним еще один отрывок из Вашего ответа Салазкину:

"И наконец о стараниях для народа, который того не оценит: если я стараюсь изменить общество, то это совсем не потому, что хочу понравиться убогим людям, а потому, что они (убогие люди) не нравятся мне".

Здесь Вы проявили типичную для борцов за Моральные Идеалы склонность превозносить себя над теми, кто не исповедует те же идеалы, что и Вы, либо не столь ревностен, как Вы, в борьбе за их реализацию. Мне приходилось частенько наблюдать, как моралисты, выгоняющие дьявола по имени Садизм за двери своей души, тут же впускали его в окно именно таким образом; я и сам немало повертелся в этом заколдованном кругу в юности, когда еще был моралистом. Теперь же я, не только хорошо продумав, но и глубоко прочувствовав исторический материализм, отношусь к подавляющему большинству людей, живших в прошлом и живущих сегодня, совсем иначе: хотя и по-прежнему без любви, но уже без всякого презрения и высокомерия - и тем более без ненависти. Я знаю, что они недочеловеки, но также знаю, что и я - точно такой же недочеловек; я знаю, что все они весьма убоги, но знаю также, что и я весьма убог; я знаю, что все они более или менее скоты, но при этом честно признаюсь самому себе, что и я - изрядная скотина. Благодаря этому я постепенно стал несколько менее скотиной (хотя и, конечно же, ничуть не более человеком), чем был раньше, - чего и Вам желаю.

Перестав быть самодовольным моралистом, Вы хотя и лишитесь привычного источника удовольствия - гордости тем, какой Вы высокоморальный - но обретете новый, дающий гораздо более глубокое, устойчивое и всеобъемлющее наслаждение. Об этом источнике Троцкий (говоря о своих последователях) писал в заключении статьи "Их мораль и наша":

"На этих больших событиях "троцкисты" учились ритму истории, то есть диалектике борьбы классов. Они учились и, кажется, до некоторой степени научились подчинять этому объективному ритму свои субъективные планы и программы. Они научились не приходить в отчаяние от того, что законы истории не зависят от наших индивидуальных вкусов или не подчиняются нашим моральным критериям. Они научились свои индивидуальные вкусы подчинять законам истории. Они научились не страшиться самых могущественных врагов, если их могущество находится в противоречии с потребностями исторического развития. Они умеют плыть против течения в глубокой уверенности, что новый исторический поток могущественной силы вынесет их на тот берег. Не все доплывут, многие утонут. Но участвовать в этом движении с открытыми глазами и с напряженной волей - только это и может дать высшее моральное удовлетворение мыслящему существу!"

Для меня это "высшее моральное удовлетворение" - не просто красивая фраза Троцкого. Я сам время от времени переживаю это чувство и потому понимаю, что в устах Троцкого эти слова были отнюдь не пустой фразой. Такого рода удовлетворение (в отличие от Троцкого, я не стал бы называть его "моральным"; почему так - объясню чуть ниже) возникает как результат растворения души в осознанных ею же законах истории, избавляющего данного индивида от проблемы нравственного выбора и дающего ему ощущение причастности к великой, непобедимой силе. При этом индивид не только чувствует себя свободным, но и является таковым на деле - поскольку постигает эту силу только посредством доказательного знания, без участия слепой веры, и делает себя сознательным орудием этой силы без чьего-либо принуждения, по своему собственному выбору. Следует особо подчеркнуть, что постижение законов истории и превращение себя в их сознательное орудие есть не однократный акт, но способ существования, который, раз начавшись, продолжается на протяжении всей дальнейшей сознательной жизни индивида (если, конечно, у него хватит силы воли для такого существования): таким образом, индивид, живущий по этому способу, постоянно делает выбор в пользу последнего, тем самым реализуя свободу своего духа. Как видим, высшее удовлетворение последовательного исторического материалиста ни в коем случае не связано с отключением его воли; просто этой самой воле больше не приходится метаться между садистскими побуждениями цивилизованного индивида и его же "самоценными" моральными нормами - воля становится более цельной, перестает раскалываться угрызениями совести.

Поскольку политические организации пролетарских революционеров с необходимостью построены по законам классового общества и отношения коллективного управления внутри них преобладать никак не могут, то для большинства пролетарских революционеров их специфические нравственные нормы неизбежно принимают форму морали. Пролетарско-революционная мораль, в отличие от морали эксплуататорской, гораздо более осознанно-диалектична - потому что, во-первых, гораздо более честна, а во-вторых, связана с решением задач обеспечения перехода от классового общества к бесклассовому (а такие переходные задачи обязательно окажутся крайне парадоксальными по своей сути). Поясню это утверждение на примере морально должного отношения пролетарских революционеров к презумпции невиновности и к смертной казни. При политической власти буржуазии пролетарские революционеры должны изо всех сил бороться против нарушения эксплуататорским государством презумпции невиновности: это нужно в первую очередь для защиты эксплуатируемых трудящихся, а среди них - в первую очередь пролетарских революционеров. В процессе взятия пролетариатом политической власти следует организованно и как можно быстрее перебить как можно больше мафиозных "авторитетов", полицейских чиновников, высших офицеров и генералов - без всяких судебных разбирательств: только так можно гарантировать выживание первых ростков диктатуры пролетариата. Вообще говоря, в процессе перехода к коллективизму сферу применения смертной казни следует неуклонно (и как можно быстрее) расширять, в то же время ликвидируя (как можно быстрее) тюрьмы и концлагеря - эти фабрики индивидуев с крайне авторитарным характером, неприспособленных для жизни в обществе без начальников и подчиненных: количество не вписывающихся в коллективную жизнь индивидуев надо не умножать, а сокращать. Однако до взятия пролетариатом политической власти следует изо всех сил выступать за отмену смертной казни в буржуазном государстве - чтобы суды не приговаривали революционеров к смерти, чтобы у последних была хоть какая-то возможность продолжить борьбу, либо выйдя или сбежав из заключения, либо даже в заключении. - Как видим, осознанно-диалектическая пролетарско-революционная мораль весьма парадоксальна - и потому весьма трудна для усвоения цивилизованными индивидами, привыкшими к лицемерной, но зато такой простой и банальной эксплуататорской морали… Но пролетарской морали трудно следовать лишь до тех пор, пока она остается для данного индивида именно моралью - системой норм, не вполне органически вросших в душу и антагонистически противоречащих весьма мощным и существенным психологическим влечениям; норм, выполнение которых еще в огромной мере обеспечивается не просто давлением извне, со стороны товарищей по организации, но в первую очередь именно со стороны старших товарищей. Если же пролетарский революционер становится последовательным историческим материалистом, то для него пролетарская нравственность в той или иной степени перестает быть моралью. Садистские влечения не исчезают совсем и даже остаются довольно сильными (хотя и не настолько, как раньше - знаю это по личному опыту), но становятся очень покорными осознанной логике истории, ставшей непосредственным и ведущим мотивом деятельности данного индивида: выражающие эту логику пролетарско-революционные нравственные нормы, со всей их парадоксальностью, становятся гораздо более органической частью характера данного индивида, чем любая моральная норма - их выполнение начинает обеспечиваться главным образом тем, что индивид сам налагает их на себя, почерпая из этого чувство свободы. Революционеру, хорошо прочувствовавшему исторический материализм, уже не приходится постоянно бороться со стыдом за то, что он выступает против смертной казни в дореволюционный период и в то же время требует ее широчайшего применения при диктатуре пролетариата; напротив, ему теперь будет стыдно, если он не будет так делать. Но чем более "продвинутым" становится наш исторический материалист, тем реже он уклоняется от постигнутого им дао и тем меньше ему приходится стыдиться. Хотя постижение дао (Пути) истории и не снимает антагонистических противоречий в душе пролетарского революционера полностью - раз он остается индивидуальной личностью, то полное освобождение от внутренней дисгармонии для него невозможно - но, по крайней мере, его душа становится гораздо более гармоничной, чем душа индивида, принадлежащего к любой другой разновидности членов классового общества. Разве что душа даосского или дзэн-буддистского монаха - да и то лишь наиболее "продвинутого" из них - хотя бы в какой-то мере может выдержать сравнение по своей гармоничности с душой пролетарского революционера, хорошо продумавшего свое историко-материалистическое мировоззрение.

О даосах и дзэн-буддистах я заговорил не случайно. Их видение мира сходно с диалектическим (и, в частности, с историческим) материализмом в том, что они признают наличие объективного, действующего независимо от наших желаний закона, управляющего изменением всей действительности (в том числе и нас как ее части), и полагают, что духовное освобождение индивидуальной личности есть подчинение как плотских страстей и воли к власти, так и нравственных норм этому самому закону, осознанному данной личностью и превращенному ею в непосредственный - и притом ведущий, а если получится, то и вообще единственный - мотив всей нашей деятельности. (Особенно близки нам, историческим материалистам, даосы - в их философии гораздо меньше элементов субъективного идеализма, чем у дзэн-буддистов. Тем не менее, и последние весьма похожи на нас.) Всякий "продвинутый" исторический материалист мог бы подписаться под следующими строками дзэн-буддиста Риндзая, в которых тот в аллегорической форме объясняет, как нужно поступить в своей душе со всякого рода "самоценными" моральными нормами и идеалами:

И убей всякого, кого встретишь:

Встретишь Будду - убей Будду,

Встретишь патриарха - убей патриарха,

Встретишь святого - убей святого,

Встретишь отца и мать - убей отца и мать,

Встретишь родича - убей и родича.

Лишь так достигнешь ты просветления

И избавления от бренности бытия.

(Цит. по: Юкио Мисима. Золотой Храм. СПб, "Северо-Запад", 1993. Стр. 258.)

К этим стихам можно было бы еще добавить: а встретишь себя - убей и себя…

Легко понять, чем мы, исторические материалисты, отличаемся от даосов и дзэн-буддистов. Во-первых, в их представлении объективная закономерность, движущая миром - Путь - все-таки духовна по своей природе; мы же полагаем, что она материальна. Во-вторых, согласно их мнению изменение действительности идет не по расширяющей свои витки спирали (как полагаем мы и как это есть на самом деле), а по замкнутому кругу ("вечное возвращение", как сказал бы Ницше); такое представление о движении всего сущего философски оправдывает установку на сохранение классового общества, обосновывая политическую реакционность даосов и дзэн-буддистов. В-третьих, в их познании Пути преобладает слепая религиозная вера - мы же познаем Путь, руководствуясь лишь доказательным знанием, и потому при прочих равных условиях мы свободнее духом, чем они… Но в связи с темой моего письма к Вам давайте обратим внимание на сходство между историческими материалистами, с одной стороны, и даосами и дзэн-буддистами - с другой. Так, можно сказать, что исторические материалисты тоже постигают дзэн - Дзэн Революции. У нас есть свои мастера этого дзэн, у которых мы учимся - сэнсэи Маркс, Энгельс, Плеханов, Ленин, Троцкий, Бордига… Но один из признаков мастера Дзэн Революции - то, что он, следуя духу дела своих учителей, далеко не всегда следует букве их доктрины и идеологии. Рабски копировать поучения мастеров прошлого могут лишь те, кто еще не обрел просветление.

Следуя Дао Революции, мы повинуемся тому нравственному закону, который сформулировал сэнсэй Ленин в своей знаменитой речи "Задачи союзов молодежи":

"Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата. …нравственность это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества… Нравственность служит для того, чтобы человеческому обществу подняться выше, избавиться от эксплуатации труда" (ПСС, 5-е изд., т. 41, стр. 309 - 313).

Наш способ жизни предназначен не для немногих избранных - он открыт каждому. Мы, последовательные исторические материалисты, готовы помочь каждому начать жить так же, как мы. Но при этом мы ясно осознаем, что желающих этого найдется немного, а тех, кто сможет так жить, - еще меньше. Виной тому - классовое общество, воспитывающее большинство своих членов с раннего детства так, что они оказываются неспособными подчинить себе свои садомазохистские влечения без посредства "самоценных" моральных норм. Итак, для подавляющего большинства людей, еще живущих не по-коллективистски, наш способ жизни невозможен, а тем, кто будет начинать жить по-коллективистски, он будет уже не нужен. Мы, "продвинутые" исторические материалисты, обречены на то, чтобы оставаться малым меньшинством человечества на протяжении всего нашего существования и полностью исчезнуть уже в процессе перехода человечества от классового общества к раннему коллективизму. Спрашивается, какой же прок будет человечеству от этого малого меньшинства? - А хотя бы тот прок, что мы были, есть и будем "переносчиками вируса революции" - носителями последовательной пролетарско-революционной идеологии - не только в периоды подъема рабочего движения, но и в периоды его упадка, когда такая идеология может сохраниться лишь в немногих группках из нескольких человек каждая, оторванных от широких масс пролетариата. То, что слава и власть не имеют для нас самостоятельной ценности (власть доставляет нам удовольствие лишь постольку, поскольку мы используем ее для того, чтобы способствовать прогрессу человечества; а слава нам в кайф лишь тогда, когда мы приобретаем ее делами, способствующими прогрессу человечества), делает нас способными терпеливо влачить вынужденно-сектантское существование в периоды упадка рабочего движения - и не впадать в оппортунизм ради привлечения к себе как можно большего числа сторонников; а в периоды подъема рабочего движения, когда именно последовательная пролетарско-революционная идеология будет собирать вокруг себя большое количество людей, способных побеждать, наше отношение к славе и власти будет делать нас наиболее достойными доверия товарищами, которых можно будет ставить на самые тяжелые участки фронта классовой борьбы. То, что мы изо всех сил стремимся понять объективную логику истории и потому понимаем ее лучше всех, делает нас способными и готовыми постоянно и популярно объяснять людям - и прежде всего, разумеется, пролетариям - что в наше время, когда отставание производственных отношений классового общества от пост-НТРовских производительных сил стало чревато гибелью человечества, только перспектива мировой революции придает смысл жизни людей: заводить семью, рожать, растить и воспитывать детей имеет смысл лишь в том случае, если мировой революции суждено победить, - и потому именно революционеры придают своей борьбой смысл жизни всех остальных людей, и чем больше на свете будет революционеров, чем скорее их количество будет увеличиваться, тем больше смысла будет в жизни любого человека. Наконец, благодаря тому, что для нас борьба за права угнетенных и эксплуатируемых - не самоценная моральная норма, но лишь средство обеспечения прогрессивного развития человечества, мы способны выступать и против той или иной части угнетенных и эксплуатируемых - тогда, когда ее борьба за свои права ставит под угрозу закономерные результаты, вытекающие из сущности данной революции, и создает риск возвращения к власти свергнутых старых господ. Так, подавление большевиками во главе с Лениным и Троцким печально известного Кронштадтского восстания, а также других восстаний крестьян и рабочих против новой власти в период гражданской войны - это деяния, в которых несомненно реализован Дзэн Революции, деяния, заслуживающие великого восхищения. На примере этих восстаний, их подавления и отношения ко всему этому разных более или менее левых течений (в частности, анархистов и рэтокоммунистов) мы можем видеть, как те, для кого борьба за права трудящихся есть самоценная моральная норма, незаметно для себя оказываются врагами прогресса (а значит, в конечном счете - пособниками гибели человечества), в то время как последовательные исторические материалисты, готовые во имя прогресса стрелять в тех, с кем еще вчера плечом к плечу боролись против общих врагов (и, что очень важно, не скрывающие этой своей готовности), всегда остаются борцами за выживание человечества (почему это именно так - нетрудно понять после внимательного прочтения 7-й главы книги "О чеченской войне и не только о ней"). Во время революции вчерашние друзья часто и очень быстро становятся врагами; мы, "продвинутые" исторические материалисты, всегда готовы быстро отреагировать на ситуацию, без лишних мук совести повернуть штыки на таких вчерашних друзей и популярно объяснить необходимость этого революционным пролетариям - и потому мы очень полезны человечеству.

Нам, познающим объективную логику истории, посчастливилось угадать ту миссию, которую история предлагает всем желающим (но, к сожалению, не все слышат голос истории). Мы счастливы тем, что взяли на себя эту миссию и изо всех наших скромных сил стараемся выполнять ее. В чем заключается эта миссия, поможет понять одна дзэнская притча:

"Однажды одна из дивизий японской армии участвовала в военных учениях, и несколько офицеров сочли необходимым разместиться в храме Гадзана.

Гадзан сказал своему повару:

"Давай офицерам такую же простую пищу, как и нам".

Это очень рассердило вояк, так как они привыкли к очень почтительному отношению. Один из них отправился к Гадзану и сказал:

"Как ты думаешь, кто мы? Мы - солдаты, жертвующие жизнями за свою страну. Почему ты не обращаешься с нами, как подобает?"

Гадзан сурово ответил:

"А как ты думаешь, кто мы? Мы - солдаты человечества, наша цель - спасение всего сущего"".

(Цит. по: Пол Репс. Плоть и кости Дзен. Харьков, МП "АРС", 1991. Стр. 40.)

* * *

…Пока я дописывал это письмо, пришел конверт от Вас, Александр - с очередным ВС и запиской, в которой Вы деликатно, но весьма настойчиво поторапливаете меня с ответом. Что ж, вот он Вам - почти на сорока страницах. Извините, что не вышло короче; но в своей критике моих материалов (кстати, шлю Вам еще некоторые материалы, написанные Марленом и мною, а также копии некоторых из уже присланных) Вы, Семкин и Марьясина походя затронули столько вопросов, обнаружили так много интереса к моим взглядам и при этом такое глубокое их непонимание (уважаемые, если вы интересуетесь моими взглядами, то вам необходимо как следует изучить хотя бы 7-ю главу книги "О чеченской войне и не только о ней" и первые 20 страниц "Пути к коммунизму". Краткое изложение содержания последних вы можете найти в двух статьях об управлении и собственности из журнала "Экономика и управление", копии которых высылаю вам повторно), что исчерпывающий ответ с моей стороны просто не мог быть короче. И если Вы действительно высокоморальный человек, а не только считаете себя таковым, то должны понять, что после всего сказанного Вами и Вашими товарищами по поводу моих текстов, после того, как Вы настоятельно попросили меня дать ответ, Вы и Ваши товарищи просто обязаны опубликовать мой ответ от первого до последнего слова, от приветствия до подписи, без каких бы то ни было сокращений. Иначе получится, что Вы меня просто подставите - вовлекли меня в дискуссию на страницах ВС, настояли на том, чтобы я ответил на критику, а затем… исказите мой ответ (а в этом ответе все существенно; поэтому любые сокращения будут его искажением). Как Вы опубликуете такое большое письмо в маленьком ВС - Ваша проблема: наверное, придется Вам публиковать его долго-долго, во многих продолжениях, - но, как бы это ни было неудобно Вам и Вашим товарищам, теперь это стало Вашим (и ихним тоже) моральным долгом.

С нашими с Инсаровым материалами Вы и Ваши товарищи можете знакомиться не только по присланным мною экземплярам, но и в Интернете. Вот их адреса:

http://www.left-dis.nl, отдел "По-русски", раздел "Дискуссии", №№5, 10 - 16;

http://www.oba.wallst.ru, раздел "Библиотека "Нестор"", через алфавитный каталог - Бугера, Бугера и Инсаров, Инсаров.

С нетерпением жду начала публикации этого письма. Желаю успехов в борьбе - и надеюсь на продолжение и расширение контактов.

С коллективистским приветом

Влад

02.05 - 06.07.01.

 

 

07.07.01

Извините, забыл вложить в конверт еще две работы Инсарова. Досылаю их Вам, а заодно и посылаю еще один экземпляр письма: если несколько Ваших товарищей захотят отвечать, пусть у них будет лишний экземпляр, чтобы была возможность подольше продержать его у себя и повнимательнее прочесть.

С уважением

Влад