Предисловие от коллективистов.

Предлагаемую вниманию читателей книгу Гарольда Айзекса "Трагедия китайской революции" перевел наш знакомый - Б. Слива, бывший активист так называемой Революционной рабочей партии (одна из "троцкистских" групп, действующих сегодня в России, секция грантовско-вудсовского куска "Милитанта"), недавно вышедший из нее в связи с ее окончательным буржуазным перерождением. Вчерне отредактировать перевод ему помогли два его товарища по РРП (одна из них, М. Львова, затем ушла из РРП вместе с ним). Наше участие в дальнейшем редактировании перевода ограничилось исправлением некоторых грамматических и отчасти пунктуационных ошибок, уточнением некоторых упоминаемых в тексте имен, а также исправлением ряда китайских имен в соответствии с наиболее распространенными в современной русскоязычной литературе вариантами их транскрипции. (Ряда имен - но не всех; например, мы оставили всюду, где оно упоминается, имя Ван Тинвэй, хотя более распространенный вариант его русской транскрипции - Ван Цзинвэй. С другой стороны, имя Хо Лун мы исправили на более привычный вариант Хэ Лун, хотя в современной русскоязычной литературе встречается и первый вариант.) Каемся перед читателями - и после нашей второй редакции (которую мы делали в спешке и вряд ли найдем время усовершенствовать в ближайшие один-два года. Может быть, редакторы Львова и Бандиевский когда-нибудь сами окончательно отшлифуют перевод?..) перевод все-таки остался сыроватым: во-первых, во многих местах остались неисправленными погрешности в пунктуации, а во-вторых, многие цитаты, которые переводчик не успел сверить с русскоязычными первоисточниками и вставить в текст из оригинала, так и остались не приведенными.

Несмотря на все эти недостатки, мы надеемся, что читатели прочтут книгу Айзекса с наслаждением. Прекрасная книга, и прекрасный перевод: Б. Слива в совершенстве владеет как китайским, так и современным русским языком - причем не только литературным, но и живым разговорным, на который он и перевел эту книгу. Поэтому она будет не только понятна, но и эмоционально близка СНГовскому русскоязычному читателю: когда читаешь о "братках из шанхайской "Триады"" или о том, как на вопрос Чан Кайши, что делать с коммунистами, криминальные авторитеты в один голос ответили: "Мочить их!" - какое постсоветское сердце не отзовется на родной слэнг...

Б. Слива - один из тех немногих современных "троцкистов", которые, вопреки своей приверженности концепции СССР как "перерожденного рабочего государства" и каждой букве книги Ленина "Детская болезнь левизны в коммунизме", все-таки ухитрились не зайти по пути "защиты СССР" и "революционного парламентаризма" в стойло овечек буржуазии и удержаться на более-менее пролетарско-революционных позициях по актуальным вопросам сегодняшней классовой борьбы. Это позволило ему выбрать для перевода один из лучших образцов мирового "троцкистского" литературного наследия. Айзекс, написавший свою книгу до второй мировой войны - то есть тогда, когда в политической линии "троцкизма" элементы пролетарской революционности еще преобладали над элементами оппортунизма, - показывает с цифрами и фактами в руках, как партийно-государственная бюрократия СССР и ее креатура, аппарат Компартии Китая, сдали в 20-е гг. китайский революционный пролетариат (в первую очередь промышленный) на съедение буржуазии и затем обрели в Китае новую массовую социальную базу в лице крестьянства (и в первую очередь - сельской мелкой буржуазии). Книга Айзекса не оставляет камня на камне от современных ей, а также позднейших сталинистско-маоистских мифов об истории китайской революции и КПК. Мало того: факты, которыми обильна книга, косвенным образом бьют и по оппортунистической тактике тогдашних троцкистов. Читаешь о том, как в условиях гоминьдановского господства китайские троцкисты, добиваясь популярности в массах, выдвинули лозунг… Учредительного собрания (с чем автор полностью солидаризируется), - и диву даешься: как мог Айзекс, только что подробно рассказавший о том, как сталинский Коминтерн и КПК подложили пролетариат под буржуазный Гоминьдан, в конце концов раздавивший его, - как мог этот же человек, только что описавший потрясающую деморализацию и пассивность разгромленного китайского пролетариата (как городского, так и сельского) в 30-е гг., признать тактически и стратегически правильным лозунг созыва буржуазного представительного органа, в котором, будь он созван в то время, подавляющее большинство неизбежно получил бы именно Гоминьдан?

Владислав Бугера, Марлен Инсаров

Предисловие переводчика и редакторов.

Уважаемые читатели!

китайского перевода, а не взяты из оригинала.

Переводчик Б. Слива

Редакторы М. Львова, В. Бандиевский

Предисловие Л. Троцкого

РЕВОЛЮЦИЯ И ВОЙНА В КИТАЕ

Скажем сразу: одного того обстоятельства, что автор этой книги принадлежит к школе исторического материализма, было бы совершенно недостаточно, чтоб

завоевать наши симпатии к его работе. В нынешних условиях марксистская этикетка способна была бы внушить нам скорее недоверие, чем предвзятое

расположение. В тесной связи с перерождением советского государства марксизм прошел за последние полтора десятилетия через период небывалого упадка и унижения. Из орудия анализа и критики он стал орудием низкопробной апологетики. Вместо исследования фактов, он занимается подбором софизмов в интересах высоких заказчиков.

В китайской революции 1925-1927 г.г. Коминтерн играл очень большую роль, которую эта книга изображает с достаточной полнотой. Тщетно стали бы мы, однако, искать в библиотеке Коминтерна книги, которая пыталась бы дать сколько-нибудь законченное представление о китайской революции. Зато мы найдем десятки \"конъюнктурных\" произведений, покорно отражающих отдельные зигзаги политики Коминтерна, вернее, советской дипломатии в Китае, и подчиняющих каждому зигзагу факты и общую концепцию. В противоположность этой литературе, которая ничего, кроме интеллектуального отвращения вызывать не может, книга Айзекса (то есть Г. Исаакса. Прим. переводчика) представляет с начала до конца научный труд. Она основана на добросовестном изучении огромного количества источников и пособий. Айзекс отдал этой работе более двух лет. Надо прибавить, что он провел до того около 6 лет в Китае, в качестве журналиста и наблюдателя китайской жизни.

Автор этой книги подходит к революции, как революционер, и он не видит основания скрывать это. В глазах филистера революционная точка зрения почти

равносильна отсутствию научной объективности. Мы думаем как раз наоборот: вскрыть объективную динамику революции способен только революционер, разумеется, при условии, если он вооружен научным методом.

Познающая мысль вообще не созерцательна, а активна. Элемент воли необходим для проникновения в тайны природы и общества. Как хирург, от ланцета которого зависит человеческая жизнь, гораздо внимательнее различает ткани организма, так и революционер, если он серьезно относится к своей задаче, вынужден с предельной добросовестностью исследовать строение общества, его функции и рефлексы.

Чтоб понять нынешнюю войну между Японией и Китаем, необходимо точкой исхода взять вторую китайскую революцию. В обоих этих случаях мы встречаем не только одни и те же социальные силы, но зачастую одни и те же фигуры. Достаточно сказать, что фигура Чан Кайши занимает в этой книге центральное место. В часы, когда пишутся эти строки, трудно еще предсказать, когда и каким образом японо-китайская война будет завершена.

Но исход нынешнего столкновения на Дальнем Востоке будет во всяком случае иметь лишь провизорный характер. Мировая война, которая надвигается с непреодолимой силой, пересмотрит китайскую проблему, как и все остальные проблемы колониальных владений. В этом ведь и будет состоять действительная задача второй мировой войны: размежевать заново планету в соответствии с новым соотношением империалистских сил.

Главной ареной борьбы будет, конечно, не Средиземное море, лохань лилипутов, и даже не Атлантический океан, а бассейн Тихого океана. Важнейшим объектом борьбы будет Китай, почти четверть человечества. Готовясь к этой схватке титанов, Токио пытается ныне обеспечить себе как можно более широкий плацдарм на азиатском континенте. Великобритания и Соединенные Штаты тоже не теряют времени. Можно, однако, с уверенностью

предсказать - и это признают, в сущности, нынешние вершители судеб - что и мировая война не будет последней инстанцией: она поведет за собой новый ряд

революций, которые пересмотрят не только решения войны, но и те условия собственности, которые порождают войны.

Эта перспектива, надо признать, очень далека от идиллии. Но Клио, муза истории, никогда не принадлежала к обществу пацифистских дам. Старшее поколение, прошедшее через войну 1914-1918 гг., не справилось ни с одной из своих задач. Оно оставляет в наследство новому поколению ношу войн и революций. Эти наиболее значительные и трагические события человеческой истории часто шли рядом. Теперь они готовятся окончательно образовать фон грядущих десятилетий. Остается пожелать, чтобы новое поколение, которое не может по произволу выскочить из унаследованных им условий, научилось, по крайней мере, лучше понимать законы своей эпохи. Для ознакомления с китайской революцией 1925-1927 гг. оно не найдет сегодня лучшего руководства, чем эта книга.

области философии и социологии.

Между тем реальное историческое общество построено не по Руссо, на разумном \"договоре\", и не по Бентаму, на принципе \"общей пользы\", а сложилось \"иррационально\", на противоречиях и антагонизмах. Чтобы революция стала неизбежна, классовые противоречия должны достигнуть предельного напряжения. Именно эта историческая фатальность столкновения, зависящего не от доброй или злой воли, а от объективного взаимоотношения классов, и делает революцию, наряду с войной, наиболее драматическим выражением \"иррациональной\" основы исторического процесса. \"Иррациональный\" не значит, однако, произвольный.

Наоборот, в молекулярной подготовке революции, в ее взрыве, в ее подъеме, в ее упадке заложена глубокая внутренняя закономерность, которую можно познать и в основном предвидеть заранее. Революции, как не раз говорилось, имеют свою логику. Но это не логика Аристотеля и, еще меньше, прагматическая полулогика \"здравого смысла\". Это более высокая функция мысли: логика развития и его противоречий, т.е. диалектика.

Упорство англо-саксонского прагматизма и его враждебность диалектическому мышлению имеют, таким образом, свои материальные причины. Как поэт не может постигнуть диалектику чувств по книгам, без собственных переживаний, так благополучное общество, отвыкшее от потрясений и привыкшее к непрерывному \"прогрессу\", неспособно понять диалектику собственного развития. Однако, слишком очевидно, что эта привилегия англо-саксонского мира отошла в прошлое. История собирается дать Великобритании, как и Соединенным Штатам, серьезные уроки диалектики.

Автор этой книги пытается вывести характер китайской революции не из априорных определений и не из исторических аналогий, а из живого строения китайского общества и из динамики его внутренних сил. В этом главная методологическая ценность книги. Читатель ее не только вынесет более связное представление о ходе событий, но, что еще важнее, научится понимать их основные социальные пружины. Только на этой основе можно правильно оценивать политические программы и лозунги борющихся партий, которые являются наиболее демонстративными, но не самостоятельными и, в последнем счете, не решающими элементами процесса.

По своим непосредственным целям незавершенная китайская революция является \"буржуазной\". Однако, этот термин, который употребляется, как простой отзвук буржуазных революций прошлого, очень мало в сущности подвигает нас вперед. Чтобы историческая аналогия не превратилась в ловушку для мысли, необходимо проверять ее в свете конкретного социального анализа. Каковы те классы, которые борются в Китае? Каковы взаимоотношения этих классов? В каком направлении изменяются эти взаимоотношения? Каковы объективные, т.е. продиктованные ходом развития задачи китайской революции? На плечи каких классов ложится разрешение этих задач? Какими методами эти задачи могут быть разрешены? Именно на эти вопросы отвечает книга Айзекса.

В аграрных отношениях отсталость находит свое наиболее органическое и жестокое выражение. Ни одна из этих стран не проделала сколько-нибудь глубоко своей демократической революции. Половинчатые аграрные реформы рассасываются полукрепостническими отношениями, которые неизбежно возрождаются на почве нищеты и гнета. Аграрное варварство идет всегда рука

об руку с бездорожьем, разобщенностью провинций, \"средневековым\" партикуляризмом, -- отсутствием национального сознания. Очищение социальных отношений от остатков старого и от наслоений нового феодализма является важнейшей задачей во всех этих странах.

Однако, осуществление аграрной революции немыслимо при сохранении зависимости от иностранного империализма, который одной рукой насаждает капиталистические отношения, а другой -- поддерживает и воссоздает все формы рабства и крепостничества. Борьба за демократизацию общественных отношений и создание национального государства неразрывно переходит, таким

Историческая отсталость означает не простое воспроизведение развития передовых стран, Англии или Франции, с запозданием на сто, двести или триста лет, а порождает совершенно новую, \"комбинированную\" социальную формацию, в которой последние завоевания капиталистической техники и структуры внедряются в отношения феодального и дофеодального варварства, преобразуют и подчиняют их себе, создавая своеобразное соотношение классов.

Ни одна из задач \"буржуазной\" революции не может быть разрешена в этих запоздалых странах под руководством \"национальной\" буржуазии, ибо последняя сразу поднимается, на иностранных помочах, как чуждый и враждебный народу класс. Каждый этап в ее развитии лишь теснее связывает ее с иностранным финансовым капиталом, агентурой которого она по существу является. Мелкая буржуазия колоний, ремесленная и торговая, первая падает жертвой неравной борьбы с иностранным капиталом, впадает в экономическое ничтожество, деклассируется, пауперизируется и не может думать о самостоятельной политической роли.

Крестьянство, наиболее многочисленный и разобщенный, наиболее отсталый и угнетенный класс, способно на местные восстания и партизанские войны, но нуждается в руководстве более передового и централизованного класса для того, чтобы эта борьба поднялась до общенационального уровня. Задача такого руководства естественно ложится на колониальный пролетариат, который с первых шагов противостоит не только иностранной, но и своей, национальной буржуазии.

Из конгломерата провинций и племен, связанных географическим соседством и бюрократическим аппаратом, капиталистическое развитие сделало Китай некоторым подобием экономического целого. Революционное движение масс впервые перевело это возросшее единство на язык национального сознания. В стачках, аграрных восстаниях и военных походах 1925-1927 г.г. рождался новый Китай.

В то время, как связанные со своей и иностранной буржуазией генералы умели только раздирать страну на части, китайские рабочие стали носителями непреодолимого стремления к национальному единству. Это движение представляет несомненную аналогию с борьбой французского третьего сословия против партикуляризма или с позднейшей борьбой немцев и итальянцев за национальное объединение. Но в отличие от перворожденных стран капитализма, где проблема национального единства ложилась на мелкую буржуазию, отчасти под руководством крупной буржуазии и даже помещиков (Пруссия!), в Китае главной движущей и потенциально руководящей силой выступил в этом движении пролетариат. Но именно этим он создавал для буржуазии ту опасность, что руководство объединенным отечеством окажется не в ее руках. Патриотизм на всем протяжении истории был нерасторжимо связан с властью и собственностью. Правящие классы никогда не останавливались, в случае опасности, перед раздроблением собственной страны, если при этом могли сохранить власть над одной из ее частей. Нет, поэтому, ничего удивительного, если китайская буржуазия, в лице Чан Кайши, повернула в 1927 году свое оружие против пролетариата, носителя национального единства. Изображение и объяснение этого поворота, занимающее центральное место в книге Айзекса, дает ключ к пониманию основных проблем китайской революции, как и нынешней китайско-японской войны.

Под давлением масс, она может оказаться даже ввергнутой в войну. Но это будет война против одного из империализмов, наименее сговорчивого, с надеждой перейти на службу к другому, более великодушному. Чан Кайши борется против японских насильников лишь в тех пределах, которые ему указаны его великобританскими или американскими покровителями. Довести до конца освободительную войну против империализма способен только тот класс, которому нечего терять, кроме своих цепей.

Именно вследствие своей исторической отсталости царская Россия оказалась единственной европейской страной, где марксизм, как доктрина, и, социал-демократия, как партия, получили мощное развитие еще до буржуазной революции. Естественно, если проблема соотношения между борьбой за демократию и борьбой за социализм, или между буржуазной революцией и социалистической, подверглась теоретической разработке именно в России. Первым поставил эту проблему в начале 80-х годов прошлого столетия родоначальник русской социал-демократии Плеханов. В борьбе против так называемого народничества, этой разновидности социалистического утопизма, Плеханов установил, что Россия не имеет никаких оснований рассчитывать на

привилегированные пути развития; что, подобно \"профанным\" нациям, она должна будет пройти через стадию капитализма, и что именно на этом пути она завоюет режим буржуазной демократии, необходимой для дальнейшей борьбы пролетариата за социализм.

Плеханов не только отделял буржуазную революцию, как очередную задачу, от социалистической революции, которая отодвигалась им в неопределенное будущее, но и рисовал для каждой из этих революций совершенно отличную комбинацию сил. Буржуазную революцию пролетариат совершает в союзе с либеральной буржуазией и тем помогает расчистить путь для капиталистического прогресса; через ряд десятилетий, на высоком уровне капиталистического развития, пролетариат совершает социалистическую революцию в прямой борьбе против буржуазии.

Ленин - правда, не сразу - пересмотрел эту доктрину. С гораздо большей силой и последовательностью, чем Плеханов, он выдвинул в начале этого столетия аграрный вопрос, как центральную проблему буржуазной революции в России. Вместе с тем он пришел к выводу, что либеральная буржуазия враждебна экспроприации помещичьего землевладения и именно поэтому стремится к компромиссу с монархией, на основе конституции прусского образца. Плехановской идее союза пролетариата с либеральной буржуазией Ленин противопоставил идею союза пролетариата с крестьянством. Задачей революционного сотрудничества этих двух классов он объявил установление \"буржуазно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства\", как единственного средства очистить царскую империю от феодально-полицейского хлама, создать свободное фермерство и проложить дорогу развитию капитализма по американскому образцу. Формула Ленина представляла огромный шаг вперед, поскольку, в отличие от формулы Плеханова, правильно указывала центральную задачу революции, именно демократический переворот аграрных отношений, и столь же правильно намечала единственно-реальную комбинацию классовых сил для разрешения этой задачи. Но до 1917 г. мысль самого Ленина оставалась связана традиционной концепцией \"буржуазной\" революции. Подобно Плеханову, Ленин исходил из того, что только после \"доведения буржуазно-демократической революции до конца\" станут в порядок дня задачи социалистической революции, причем именно Ленин, в противовес сфабрикованной позже эпигонами легенде, считал, что после завершения демократического переворота, крестьянство, как крестьянство, не сможет оставаться союзником пролетариата. Свои социалистические надежды Ленин возлагал на сельскохозяйственных батраков и полупролетаризованных крестьян, продающих свою рабочую силу.

Слабым пунктом в концепции Ленина было внутренне-противоречивое понятие \"буржуазно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства\". Политический блок двух классов, интересы которых только частично совпадают, исключает диктатуру. Ленин сам подчеркивал основное ограничение \"диктатуры пролетариата и крестьянства\", когда открыто называл ее буржуазной.

Он хотел этим сказать, что, ради сохранения союза с крестьянством, пролетариат должен в ближайшую революцию отказаться от непосредственной постановки социалистических задач. Но это именно означало бы, что пролетариат отказывался от диктатуры. В чьих руках должна была, в таком случае, сосредоточиться революционная власть? В руках крестьянства? Но оно меньше всего способно на такую роль.

Эти вопросы Ленин оставлял без ответа до своих знаменитых тезисов 4 апреля 1917 г. Только здесь он впервые порвал с традиционным понятием \"буржуазной революции\" и с формулой \"буржуазно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства\". Он провозгласил борьбу за диктатуру пролетариата, как единственное средство довести до конца аграрную революцию и обеспечить свободу угнетенных национальностей. Но режим пролетарской диктатуры, по самой природе своей, не может ограничивать себя рамками буржуазной собственности. Господство пролетариата автоматически ставит в порядок дня социалистическую революцию, которая, в этом случае, не отделена от демократической каким-либо историческим периодом, а непрерывно связана с нею, точнее сказать, органически вырастает из нее. Каким темпом пойдет социалистическое преобразование общества, и каких рубежей оно достигнет уже в ближайший период, будет зависеть не только от внутренних, но и от внешних условий. Русская революция есть только звено международной. Такова была в основных чертах сущность концепции перманентной (непрерывной) революции. Именно эта концепция обеспечила Октябрьскую победу пролетариата.

замаскированной форме.

Многим политическим филистерам, которые в политике склонны научный анализ заменять догадками \"здравого смысла\", споры русских марксистов о природе революции и о динамике ее классовых сил казались простой схоластикой. Исторический опыт обнаружил, однако, глубоко жизненное значение \"доктринерских формул\" русского марксизма. Кто не понял этого еще и сегодня, того книга Айзекса может многому научить. Политика Коминтерна в Китае убедительно показала, во что превратилась бы русская революция, если бы меньшевики и эсеры не были своевременно сброшены большевиками.

В противовес этому большевики, начиная с кануна революции 1905 г., занимали непримиримую позицию по отношению к либеральной буржуазии. Только эта политика, достигшая высшего своего выражения в \"пораженчестве\" 1914-1917 г.г., и позволила большевистской партии завоевать власть.

Отличие Китая от России: несравненно большая зависимость китайской буржуазии от иностранного капитала, отсутствие самостоятельных революционных традиций у мелкой буржуазии, массовая тяга рабочих и крестьян к знамени Коминтерна -- требовали еще более непримиримой, если возможно, политики, чем в России.

Между тем, китайская секция Коминтерна, по команде Москвы, отреклась от марксизма, признав реакционно-схоластические \"принципы Сун ЯтСена\", и вступила в состав Гоминдана, подчинившись его дисциплине, другими словами, пошла гораздо дальше по пути подчинения буржуазии, чем когда-либо заходили русские меньшевики или социалисты-революционеры. Та же гибельная политика повторяется ныне, в обстановке войны с Японией.

Каким образом вышедшая из большевистской революции бюрократия может применять в Китае, как и во всем мире, методы, в корне противоположные большевизму?

перелагать часть ответственности за поражение на социал-демократию, в Китае социал-демократии не было.

Китайскую революцию монопольно погубил Коминтерн. Господство Гоминдана на значительной части китайской территории было бы невозможно без могущественного национально-революционного движения масс 1924-1927 г.г. Разгром этого движения, с одной стороны, сосредоточил власть в руках Чан Кайши, с другой, обрек Чан Кайши на полумеры в борьбе с империализмом.

Понимание хода китайской революции имеет, таким образом, самое непосредственное значение для понимания хода японо-китайской войны. Историческая работа получает, тем самым, актуальнейшее политическое значение.

Уже сейчас крупные японские тресты и концерны тянутся по следам армии, чтоб делить еще необеспеченную добычу. Токийское правительство пытается в плановом порядке регулировать аппетиты финансовых клик, рвущих на части северный Китай. Если бы Японии удалось задержаться на завоеванных позициях в течение каких-нибудь десяти лет, это означало бы прежде всего лихорадочную индустриализацию северного Китая в военных интересах японского империализма. Быстро возникли бы новые железнодорожные линии, шахты, электрические станции, горные и металлургические предприятия, хлопковые плантации. Поляризация китайской нации получила бы лихорадочный толчок. Новые сотни тысяч и миллионы китайских пролетариев были бы мобилизованы в кратчайший срок. С другой стороны, китайская буржуазия попала бы в еще большую зависимость от японского капитала и еще менее, чем в прошлом, оказалась бы способной стать во главе национальной войны, как и национальной революции.

Лицом к лицу с иностранным насильником оказался бы численно возросший, социально-окрепший, революционно возмужавший китайский пролетариат, призванный вождь китайской деревни. Ненависть к иностранному поработителю -- могущественный революционный цемент.

Новая национальная революция будет, надо думать, поставлена в порядок дня еще при жизни нынешнего поколения. Чтобы разрешить лежащую на нем задачу, авангард китайского пролетариата должен усвоить до конца уроки второй китайской революции. Книга Айзекса может послужить ему в этом смысле незаменимым пособием. Остается пожелать, чтобы она была переведена

на китайский, как и на другие иностранные языки.

Трагедия

Глава 1

Когда в начале 19-века первые британские торговые корабли прибыли в Китай, англичане увидели страну с патриархальным способом производства и с абсолютистской маньчжурской монархией во главе. Капиталистические отношения проникли в Китай через международную торговлю. С 1826 г. и на протяжении последующего столетия негативное сальдо во внешней торговле Китая стало постоянным явлением. Первое место среди импортных товаров изначально заняли текстильные изделия из Британии. Индустриализация Западной Европы и развитие транспорта дали мощнейший толчок международной торговле. С 1885 по 1894 гг. объем импортных товаров на китайском рынке увеличился вдвое. Иностранные инвестиции, коммерческие кредиты, следуя за потоками товаров, пришли на землю крупнейшей страны Азии. К концу 19-го века щупальца европейских пароходных и железнодорожных компаний проникли не только в приморские провинции Китая, но и в центральные районы.

Право европейских капиталистов на свободную торговлю в Китае пыталась оспаривать маньчжурская династия, прославившаяся некогда своими ратными подвигами. Ряд войн между ней и европейскими странами закончился для Китая позорным поражением. Мечи и копья не могут остановить современную пехоту и артиллерию. Официальный Пекин вынужден был признать привилегированное положение европейцев: в частности, легализацию деятельности христианских миссионеров из Европы, которые часто совмещали свою мессианскую деятельность с торговлей наркотиками и вывозом китайцев в рабство в Северную Америку и Австралию. От Пекина тогдашнее мировое сообщество также добилось существенного снижения таможенной пошлины на импортные товары: на все виды ввозимых товаров в Китае был объявлен единый 5-процентный налог. Был введен режим «экстерриториальности» в отношении к европейской диаспоре, который потом распространился и на граждан США и Японии, проживающих в Китае. Согласно этому режиму, граждане этих стран освобождались от ответственности перед китайским правосудьем по любой уголовной или гражданской статье. Иностранцы в Китае также были освобождены от всех видов налогов.

Потоки импортных изделий быстро вытеснили традиционное кустарное производство в Китае, до недавних пор процветавшее на Юге. С конца 1860-х годов экспорт китайских изделий прекратился полностью. Массовое употребление опия крестьянами привело к утечке благородных металлов из деревни в город, а оттуда - за границу. Разорение кустарного производства, рост населения и нехватка сельхозугодий заставляли массу крестьян покидать свои дома, пополняя собой армию бродяг. Грандиозные крестьянские мятежи в юго-западных и северо-западных регионах в середине 19-го века потрясли всю страну. Но по сравнению с тайпинским восстанием это были только цветочки.

В ходе подавления тайпинского восстания центральное правительство Китая испытывало такие колоссальные финансовые трудности, что официально начало распродавать разные государственные должности за наличные деньги. Среди покупателей чаще всего видны были самодовольные рожи «доверенных лиц» или «ходатаев» иностранных компаний. Скупка чиновничьих должностей помогла европейским колонизаторам контролировать Китай в основном через лояльных туземных ставленников в государственной администрации и лишь изредка применять грубую военную силу. Чем дальше маньчжурский императорский двор превращался в покорное орудие иностранного капитала, тем усерднее «мировое сообщество» свинцом и огнем подавляло все и вся, что могло угрожать дальнейшему существованию маньчжурской династии, ставшей воплощением застоя, реакционности и национальной измены.

К середине 19-го века, с окончанием изоляции Китая от мирового рынка, сформировались фундаментальные характеристики китайского общества: во-первых, огромное влияние международного капитала; во-вторых, замена кустарного производства машинным.

Международный капитал, укрепившись на китайском рынке, немедленно стал поддерживать все отсталое, все консервативное, словом, все «прелести» от прошлого и настоящего гнилья докапиталистического строя. Отныне любая попытка, направленная на слом старого режима, встретит самый решительный отпор европейского сообщества, казавшегося олицетворением прогресса. Китайские сотрудники европейских компаний были людьми, европеизированными, и в душе презирали существовавшую политическую систему Китая. Но они и пальцем не пошевелили, чтобы выступить против нее. В таких отсталых странах, как Китай, развивающийся капитализм не уничтожал старый политический строй, а интегрировался в него. И представителям нового эксплуататорского класса было достаточно, чтобы решающее слово отныне принадлежало им.

Первые ростки отечественного капитала появились во второй половине 19-го века. Нужно ли отмечать, что первые китайские фабрики и заводы являлись результатом административного решения императорского правительства? Западные страны изо всех сил препятствовали самостоятельному развитию капитализма во всем остальном мире, чтобы сохранить свое господство. Тем не менее, новый способ производства все равно ширился и углублялся повсюду, невзирая ни на сопротивление патриархальной системы, ни на субъективное желание лондонских капиталистов. В 1865 г. была введена в эксплуатацию первая современная судостроительная верфь на Юге Китая. В 1876 г. под Шанхаем была построена первая железная дорога длиной в 12 километров. В 1890 г. открылась первая крупная фабрика по обработке железа. Возродился экспорт продукции китайского крупного производства. В 1878 г. по всей стране начала функционировать современная почтовая система. В 1896 г. открылся первый китайский банк. Появился целый слой частных лиц, самостоятельно владеющих крупным капиталом. Фактически сформировалась китайская буржуазия.

В конкурентной борьбе со своими старшими братьями китайский капитал с самого начала находился в невыгодном положении. Европейцы имели такие преимущества, как передовые технологии и оборудование, мощные финансы, более подготовленных специалистов и рабочих, наконец, их политические и экономические привилегии, завоеванные пушками. Молодая китайская буржуазия нуждалась и в кредитах, и в оборудовании и запчастях к нему, и во внешнем рынке (национальный рынок был узок из-за абсолютной нищеты населения). Все эти трудности она пыталась преодолеть еще более беспощадной эксплуатацией рабочих. Политические амбиции отечественных капиталистов впервые вырвались наружу в неудавшейся попытке введения конституционной монархии в 1898 г. Но ветер перемен, как показала жизнь, дул совсем с другой стороны, нежели с императорского двора. В центр исторических событий вышли революционные республиканцы.

В начале 20-го века среди китайских студентов заграничных вузов создавалась масса политических группировок, носивших черты современных партий. В них состояли в основном представители демократической интеллигенции, мечтавшей о свободном и независимом Китае. Среди ее лидеров особенно выделялся врач Сунь Ятсен, разработавший собственную теорию республиканской революции и являвшийся решительным сторонником силового метода этой революции. Долгие годы отважные республиканцы, невзирая на все неудачи и жертвы, упорно занимались индивидуальным террором против маньчжурских сановников и военными авантюрами в приморских провинциях.

В 1909 г. Пекинское правительство отняло лицензию на строительство железных дорог в юго-западных провинциях у ряда китайских компаний, чтобы перепоручить ее американцам. В ответ на это поднялись народные волнения в одной из этих провинций Сычуань. Однажды во время массовой демонстрации в провинциальном центре солдаты открыли огонь по толпе, спровоцировав тем самым вооруженные мятежи по всей провинции. Возглавили эти выступления революционные республиканцы, получавшие материальную помощь от отечественных капиталистов, которые понимали, что в конкурентной борьбе с заморскими коллегами весьма полезно использовать энтузиазм масс под патриотической вывеской. И уже тогда китайская буржуазия показала свое вопиющее бессилье: она так ничего и не добилась - план строительства железных дорог американскими фирмами, несмотря на выступление масс, был лишь отложен.

В октябре 1911 г. в Ухане республиканцы готовили очередной путч среди частей городского гарнизона. Как всегда, к заговору была причастна группа офицеров, сторонников революции, а солдаты, среди которых были сильны антиманьчжурские настроения, не были посвящены в их планы. По доносу провокатора было арестовано и расстреляно большинство офицеров-заговорщиков. Узнав о случившемся, подпольный центр республиканцев в тот же день срочно эвакуировался из Ухана. Все были убеждены в том, что план восстания провалился.

Последний премьер-министр правительства, заставив императора отречься от престола, в конце 1911 г. сам возглавил временное правительство. Через год состоялись парламентские выборы, и хотя они проводились по цензовому принципу, в них смогла участвовать значительная часть городского мужского населения. Партия Сунь Ятсена набрала больше 70% голосов. Временное правительство объявило результаты выборов аннулированными, а глава правительства провозгласил себя президентом. Сунь Ятсен опять вынужден был бежать заграницу.

Но власть первого президента Китая оказалась еще уязвимее, чем старая монархия. Воспользовавшись ослаблением центрального правительства после 1911 г., мировые державы начали открыто делить Китай на сферы влияния. Юго-западная часть страны была закреплена за Францией, восточная провинция Шаньдун была оккупирована войсками Германии. Северные провинции были разделены между Россией и Японией, юго-восточная часть страны с центром в г. Шанхай стала вотчиной Британии. Когда через два года умер первый китайский президент, страна уже вошла в полосу смутного времени.

Начало Первой мировой войны дало мощный толчок китайской экономике. Благодаря войне экспорт китайских товаров за четыре года увеличился на 40%. Рост промышленности тоже впечатляет: производство угля в 1923 г. по сравнению с 1914 г. увеличилось на 183,5%, экспорт шелка - на 152,3%, производство железа - на 180,6%, количество веретен - на 403,9%.

В 1917 г. в России произошла первая социальная революция в капиталистическом мире. Ее громоподобное влияние дошло до самого отдаленного уголка на планете. Китай вместе со всем мировым капитализмом вошел в новую эпоху, эпоху войн и революций. Новое поколение азиатских народов начало свою борьбу за свободу, независимость и равенство под красными знаменами. С тех пор древний континент на много десятилетий оказался охвачен революционным потоком. Эта книга как раз посвящена одной из славных и трагических страниц этой великой и продолжительной борьбы. Борьбы, которая не прекращается и по сегодняшний день.

Глава 2

Накануне великих социальных битв

Рост экономики Китая совпал по времени с Первой мировой войной, давшей толчок преобразованиям в экономической, а также во всех других сферах общественной жизни. Новые понятия, новые идеи, новые надежды захлестнули Китай, подобно девятому валу. Многовековые идейные устои стремительно размывались под натиском этой гигантской волны. В среде интеллигенции постепенно исчезали отчаяние и разочарование, вызванные поражением революции 1911 г. Очень быстро развивалось движение, направленное на культурное возрождение, оно приняло широкий размах и включало в себя самые различные идейные течения. Это движение захватило всю образованную часть молодого поколения. Появлялись новые лидеры и новые политические силы.

В этих словах уже ощущалось наступление нового времени. Та возбужденная реакция, которая последовала на Манифест Чена, была ярко выражена в одном из писем читателей: «Ваш Манифест, словно гром среди ясного неба, пробудил меня от глубокого сна. Этот номер Вашего журнала мы размножили самостоятельно, сколько смогли. Убежден, что по всей стране этот номер разойдется тиражом не меньшим, чем 200 тыс. экземпляров».

Смелость и презрение к старым идолам, исходящие от Манифеста, подвигли многих молодых людей на поиски новой жизни. Их смелость была предвестником того мощного движения, которое могло смести прогнивший строй по всей стране.

В связи с заявлением президента США В. Вильсона «О праве нации на самоопределение» на Версальской мирной конференции 1919 г. китайское общество имело столь сильные иллюзии, что моментально взорвалось, когда, вместо возврата Китаю оккупированной немцами перед Перовой мировой войной китайской провинции, она была передана Японии. Новая молодежь дала выход своей силе: 4 мая 1919 г. в Пекине произошла крупная манифестация студентов. Личная квартира министра иностранных дел была разгромлена, а сам министр был жестоко избит.

Протестное движение против передачи китайских территорий Японии развивалось чрезвычайно быстрыми темпами, оно охватило всю страну, и в нем впервые зазвучали новые ноты - забастовки фабричных рабочих в знак солидарности со студентами.

Повсюду стремительно разрушались старые цеховые структуры и возникали рабочие профсоюзы. Китайские рабочие, не имея еще даже достаточного опыта экономической борьбы, тем не менее, смело ринулись в борьбу политическую. Именно их забастовки в Шанхае и других городах привели к освобождению арестованных студентов и наказанию дипломатов, виновных в подписании невыгодных для Китая Версальских соглашений, а также аннулированию самой подписи китайской делегации.

Но молодое поколение не остановилось на этих протестах, оно поднялось на борьбу, чтобы решить главную задачу - переустроить все отношения в Китае. Инертность общества сменилась бурным политическим оживлением. Отныне у образованной части китайского общества в моду вместо Парижа вошла Москва. Русская революция показала пример и внедряла в умы китайцев мысль о неизбежности социализма во всем мире. Именно в связи с Октябрьской революцией китайцы узнали обо всех социалистических течениях: марксизме, демократизме, анархизме, синдикализме. Молодежь открывала для себя целые новые миры в области литературы, морали, философской мысли. Эти революционные процессы охватывали все новые слои общества. В старые политические организации вливались свежие силы, создавалось множество новых организаций.

На фоне бурно развивавшихся с 1919 г. политических течений партия Сунь Ятсена, бесспорного лидера революции 1911 г., выглядела крайне слабо и беспомощно. Эта партия по сути состояла из самого «отца нации» и нескольких сотен его верных сторонников и к этому времени была переименована в Гоминдан (Народная партия). Ее правая часть давно слилась с различными политическими группировками правящих классов. Сам Сунь Ятсен представлял наиболее радикальную часть буржуазной интеллигенции. Он пытался действовать, используя одних военных диктаторов в борьбе против других, чтобы реализовать свой план преобразований в стране. Его учение содержало три основных положения: народный патриотизм, народную демократию и всенародное благополучие. Сунь надеялся, что мировые державы помогут ему возродить Китай. Он составил план, согласно которому ведущие державы должны были чистосердечно сотрудничать с ним в освоении природных богатств Китая на пользу китайского народа. По его утопической теории империалистические разбойники должны были принимать участие в кардинальном переустройстве мира на принципах справедливости. Сунь писал: «Думаю, в результате реализации этого плана исчезнут существующие сферы влияния, международные войны и бесчеловечная капиталистическая конкуренция. А самое главное - можно будет избавиться от противостояния труда и капитала».

В «народном патриотизме» Сунь Ятсена содержались с трудом скрываемые имперские амбиции. Он полагал, что такие народности, как монголы и тибетцы, а также мусульманское население Средней Азии должны быть ассимилированы в Великом Китае под главенством ханьского народа. Право нации на самоопределение также как и борьба с империализмом отсутствовали в его учении.

Его вторая идея, идея «народной демократии» заключалась в трехступенной демократизации общества. Из них первая ступень - это «период воспитания». В этот период мудрый вождь должен шаг за шагом вводить нищие и непросвещенные массы в светлое будущее самоуправления. На этом этапе непосредственное участие народа в политике не предусматривалось, что само по себе говорит о многом.

Идея «всенародного благополучия» содержала два необходимых условия: «ограничение капитала» и «уравнивание землевладения». Сунь надеялся, что этих условий будет достаточно для того, чтобы избавить Китай от всех бед капитализма. «Уравнивание землевладения» предполагало следующие: при согласии землевладельцев государство выкупит часть земель для распределения среди безземельных крестьян. Но Сунь долгое время боялся откровенно проповедовать собственное учение, чтобы не оттолкнуть своих сторонников из имущих классов. Идея непосредственного участия масс в политическом процессе всегда его настораживала. Он надеялся на захват власти военным путем, после которого сказочным образом можно будет мирно преобразовать общество. Это и было главной причиной его бесконечных военных авантюр и беспринципных союзов в течение десятилетий.

Но времена изменились. Дряхлый Гоминдан под влиянием мощного политического подъема несколько активизировался. Сунь начал выступать на митингах перед студентами. В своей политической вотчине, городе Кантон, Сунь наладил связь с возникшими профсоюзами. Как раз в это же время была создана первая политическая организация китайского пролетариата - Коммунистическая Партия Китая (КПК). После 1919 г. марксистская литература начала распространяться в Вузах и школах. Перед интеллигенцией открылись новые горизонты. Социалистические кружки в 1921 г. были преобразованы в КПК.

В июле 1921 г. в Шанхае состоялся первый Съезд КПК. Среди делегатов практически не было пролетариев, многие были всего лишь мелкобуржуазными демократами, пробужденными новыми историческими событиями. Они, не имея опыта совместной борьбы, слились в единую организацию. Но, вопреки первоначальным ожиданиям большинства, железная логика классовой борьбы поставила каждого из них на свое место: многие вскоре отошли от политической деятельности, несколько человек перешли в буржуазный лагерь и впоследствии выделялись особым рвением в расправе над коммунистами, будучи чиновниками Гоминдана, третьим было суждено стать мучениками революции. Уцелевшие, такие как Чен Дусю, Мао Цзэдун и Чжан Готао, изначально были преданы делу коммунизма, но их пути тоже разошлись.

КПК рождалась под непосредственным влиянием русского Октября. На первом своем Съезде она поставила перед собой задачу объединения китайских рабочих в классовые организации. Первыми ее шагами в этом направлении было создание первого профсоюза железнодорожников вблизи Пекина, первой вечерней школы для рабочих. В Шанхае был создан центральный руководящий орган по координации рабочего движения по всей стране. В своей работе КПК пришлось столкнуться со многими трудностями, обусловленными тем, что задачи, которые стояли перед молодым промышленным пролетариатом Китая, требовали его гораздо более высокой политической зрелости.

Первым существенным вопросом для КПК было отношение к буржуазно-патриотической партии Гоминдан. Формы и методы участия Компартии в национально-освободительном движении должны были определить весь дальнейший ход событий. Необходимость принять участие в национально-освободительном движении из-за его бесспорной прогрессивности была ясна. Ленин на Втором конгрессе Коминтерна говорил, что в эпоху империализма национально-освободительное движение колоний и полуколоний может вливаться в основное течение международного движения пролетарской революции. Сотрудничество с национально-освободительным движением желательно и необходимо, но при одном важнейшем условии - сохранении самостоятельности пролетарской организации, «даже в самой зачаточной его форме».

На Втором Съезде КПК в 1922 г. обсуждался вопрос союза КПК и Гоминдана. После этого Съезда некий московский представитель Коммунистического Интернационала Молодежи в Китае сделал от имени КПК Сунь Ятсену предложение об объединении, но получил отказ. Сунь заявил, что коммунисты могут в индивидуальном порядке вступить в Гоминдан, но он возражает против объединения двух партий.

Вторым аргументом было решение о тактике в колониальных странах, принятое на Втором конгрессе Коминтерна.

Третий довод Сневлита заключался в том, что на Юге Китае, по его сведениям, Гоминдан уже имел связи с зарождавшимся рабочим движением, а профсоюзы Юга под влиянием Сунь Ятсена уже принимали участие в освободительном движении и представляли собой благодатную почву для деятельности коммунистов.

Индивидуальное вступление коммунистов в Гоминдан было основано на той надежде, что они смогут завоевать рабочих Юга, которые до этого шли с Гоминданом. Коммунисты предложили программу революционного преобразования Гоминдана. Но Сунь отреагировал на нее сухо. Только после того, как в июне 1922 г. руководитель недавно созданной военной организации Гоминдана, один из старейших приверженцев Сунь Ятсена, поднял против него мятеж в Кантоне, сильно разочаровавшийся в своих военных авантюрах «отец нации» стал более внимательно прислушиваться к предложениям представителей Коминтерна.

Хотя Сунь не рассматривал перспективы коммунистического движения в Китае всерьез, его привлекала возможность прямой и конкретной материальной помощи из Москвы. То обстоятельство, что в ответ на свои обращения к империалистическим державам Сунь в течение долгих лет получал то холодный прием, то прямой отказ, также подтолкнуло его к сближению с Коминтерном.

В 1922 г. американское правительство организовало в Вашингтоне международную конференцию якобы для «защиты национальной независимости Китая». Истиной ее целью было стремление не дать Японии окончательно установить свое единоличное господство в Китае. Но эта конференция, в отличие от Версальской, уже не породила в китайском обществе никаких надежд на великодушие империалистов. С другой стороны, то, что Советская Россия так быстро победила совместную военную интервенцию крупнейших держав, показывало Китаю пример успешной борьбы с империализмом. Еще 25 июля 1919 г. Советское правительство заявило о своей готовности аннулировать все кабальные договоры, заключенные между Китаем и царской Россией. 27 октября 1920 г. Советское правительство снова подтвердило свое предложение, и его представители в Пекине пытались заключить на этой основе новый договор с Китаем. Хотя из-за вмешательства мировых держав китайское правительство не пошло на подписание этого договора, тем не менее, советское предложение произвело громадное впечатление на все китайское общество и особенно на интеллигенцию. Авторитет Советской власти поднялся в Китае до небывалых высот.

В это время в советской дипломатии постепенно начала развиваться тенденция превалирования государственных интересов России над интересами мировой революции. Первая советская делегация, в неофициальном порядке прибывшая в Пекин, пыталась договориться с прояпонским правительством. Слабое и гонимое движение, возглавляемое Сунь Ятсеном, еще не рассматривалось в качестве союзника. Ставка подковерной борьбы была сделана на генерала У Пэйфу, называвшего себя демократом и даже социалистом. И когда тот в 1920 г. сверг пекинское правительство, советская газета «Известия» отреагировала на это следующим образом: «Над Китаем поднялось знамя генерала У Пэйфу. Новое правительство, без сомнения, будет проводить просоветский курс». На деле У Пэйфу оказался марионеткой британского империализма, ему не нужна была дружба с большевистской Россией. Это и привело к срыву советско-китайских переговоров 1921 г.

Весной 1921 г. в Китай прибыл Сневлит. После встречи с Сунь Ятсеном он пришел к выводу, что будущее национально-освободительного движения именно за этим политиком. В январе 1922 г., когда вспыхнула забастовка гонконгских моряков, Сневлит, по его словам, еще раз убедился в наличии тесных контактов Гоминдана с молодым рабочим движением. Сневлит начал предлагать китайским коммунистам вступить в Гоминдан, хотя это и противоречило позиции Иркутского бюро, отвечавшего в Коминтерне за политику в Восточной Азии.

В августе 1922 г. в Шанхае Сневлит снова встретился с Сунем и убедил его вместо новой военной авантюры заняться массовой агитацией. Сневлит был принят очень радушно, так как Сунь Ятсен уже всерьез начал рассчитывать на помощь Советов. В сентябре в Москве Сневлит в своем докладе Коминтерну сумел убедить руководство Интернационала сделать ставку на Сунь Ятсена. Его статья в защиту союза с национально-освободительным движением Суня была опубликована в официальных московских изданиях.

Этот союз поставил перед китайскими коммунистами задачу всемерно содействовать Гоминдану и помочь ему стать решающей политической силой в стране. Осенью 1923 г. пост «верховного консультанта» Сунь Ятсена занял представитель ВКП (б) М. Бородин. Своей работой на этом посту он должен был способствовать революционному преобразованию и укреплению Гоминдана. Этому же была подчинена работа китайских коммунистов. Перспективы самостоятельной политики КПК исчезли за горизонтом.

В резолюции Исполкома Коминтерна от 12 января 1923 г. говорилось: «Ввиду того, что самостоятельное рабочее движение в Китае еще слабо, а центральная задача борьбы китайского народа в данный исторический период заключается в завершении национальной революции против империалистов и их феодальных марионеток в Китае, а также из-за того, что победа национальной революции непосредственно выгодна рабочему классу, Исполком Коминтерна считает необходимым сотрудничество молодой КПК с Гоминданом».

Бородин убеждал Сунь Ятсена, что Гоминдан должен стать партией со строгой дисциплиной и широкой массовой поддержкой. В ноябре 1923 г., когда один из гуандунских полевых командиров «генерал» Чен Дзюмин попытался захватить исконную политическую базу Сунь Ятсена г. Кантон, Бородин советовал Суню обратиться за помощью к рабочим. Быстрая победа вооруженных рабочих над войсками генерала Чена резко повысила в глазах Суня авторитет Бородина.

При согласовании с Сунь Ятсеном Бородин разработал программный документ, который содержал три основных пункта: союз с Россией, борьба с империализмом и коренное улучшение жизни трудового народа. Бородин конкретизировал идею Сунь Ятсена о «всенародном благополучии» в требованиях снижения арендой платы за землю и издании закона о труде.

В январе 1924 г. на первом Съезде «обновленного», т.е. пополненного коммунистами Гоминдана, этот документ был принят, было принято также решение о радикальной реорганизации Гоминдана. День открытия Съезда совпал с днем кончины В. И. Ленина. Это историческое совпадение наводило на прямую аналогию: Коминтерн, созданный под руководством Ленина, скатился к политике капитулянтства перед буржуазией, а независимая политика пролетариата уходила в прошлое вместе с Лениным.

Гоминдан по своей структуре стал точной копией ВКП (б), им были приняты на вооружение также методы агитации большевиков. В мае 1924 г. советские консультанты из РККА организовали под Кантоном в городке Хуанпу военное училище с целью подготовить для Гоминдана собственные военные кадры. Училище функционировало исключительно за счет советских средств, а обучение велось советскими преподавателями. Вскоре Советская Россия стала поставлять в Кантон оружие для формирующихся собственных вооруженных сил Гоминдана: Национально-революционная армия (НРА). Эта армия создавалась советскими командирами при активном участии китайских коммунистов, но действовать должна была под знаменем и руководством Гоминдана.

Вступив в Гоминдан, коммунисты в своей работе должны были придерживаться концепции «национально-буржуазной революции», которая не предусматривала ликвидации китайской буржуазии. Кадры КПК в первое время рекрутировались из студенческой среды, но уже очень скоро начался быстрый приток квалифицированных рабочих. Но партийные работники воспитывались на основе программы буржуазно-демократической, а не пролетарской революции. Естественно, их повседневная агитация ограничивалась рамками антиимпериализма и борьбы против военных диктаторов и олигархов. Так КПК превращалась просто в левое крыло Гоминдана. В своей работе коммунисты отличались от гоминдановцев не своей марксистской позицией, а энтузиазмом. Их самоотверженность порождалась верой в то, что они в конечном итоге служат интересам рабочих и крестьян. Коммунисты уже больше не выступали перед массами от имени собственной организации и, не задумываясь над тем, каковы их собственные политические перспективы, активно работали на обновление и укрепление дряхлого организма Гоминдана, вербуя для него свежие кадры.

Массовое движение ширилось огромными темпами. Оно было вызвано системным кризисом китайского общества. На заводах и фабриках в Кантоне, Шанхае, Ухане и других городах условия труда рабочих были сравнимы с условиями труда британских рабочих раннего капитализма. Рабочие, работницы и даже дети работали по 12, 14, 16 часов в сутки. Средняя зарплата составляла чуть больше двух юаней в месяц. На предприятиях не соблюдали самые элементарные требования техники безопасности, всюду царила антисанитария. Система ученичества являлась по сути системой массовой эксплуатации детского труда: детям ежедневно приходилось работать по 18 часов за ночлег и тарелку риса. При таком благоприятном инвестиционном климате капиталисты, особенно располагавшие передовыми технологиями и значительными капиталами западные предприниматели, получали гигантские прибыли. Так как жизнь рабочих не стоила и гроша, то никому неизвестны данные о смертности среди них, ясно лишь, что она была чрезвычайно высока. Бытие определяет сознание, поэтому организованное сопротивление рабочих быстро росло.

В 1920 г. в Кантоне произошла первая крупная забастовка. В 1922 г. причинившая немало хлопот британскому правительству стачка гонконгских моряков закончилась победой: им были разрешено создавать профсоюзы, заработная плата была значительно увеличена. Стачка потрясла всю страну и уже в мае 1922 г. под влиянием этого первого крупного успеха рабочих в борьбе с хозяевами в Кантоне состоялся Первый конгресс трудящихся. На этот конгресс прибыли представители 230 тыс. организованных рабочих. Под давлением нарастающего рабочего движения гоминдановское правительство в Кантоне отменило репрессивные по отношению к рабочим законы, что в свою очередь способствовало новому подъему рабочего движения. В то же время в Северном и Центральном Китае развернулась борьба за увеличение заработной платы, заключение коллективных договоров, а также за право создания профсоюзов. Наиболее ярким эпизодом этого движения стала стачка железнодорожных рабочих магистрали Пекин - Ухань. Эта стачка была жестоко подавлена войсками «генерала-социалиста» У Пэйфу. В результате резни, устроенной ими, погибло 60 рабочих, был расстрелян адвокат профсоюза, коммунист Ш Ян. Но эта расправа лишь на время замедлила процесс самоорганизации железнодорожников по всей стране. Спустя год состоялся первый Съезд железнодорожников Китая. На нем был выбран Исполком и принят Манифест, в котором заявлялось о намерении бороться за повышение уровня жизни, за право рабочих и их детей на образование, и провозглашалось единство всех железнодорожников Китая в отстаивании своих прав.

В начале 1923 г. в Шанхае 40 тыс. рабочих было объединено в 24 профсоюза. В 1918 г., по официальным данным, в Китае произошло 25 забастовок, в которых приняли участие не менее 10 тыс. рабочих. В 1922 г. число стачек выросло до 91, в них приняло участие 150 тыс. рабочих. Рабочее движение развивалось лавинообразно.

Радикальная реорганизация Гоминдана проходила одновременно с мощным подъемом рабочего движения, отличавшегося смелостью и боевитостью. В начале движение с подозрением относилось к своему буржуазному «союзнику». Но эти подозрения вскоре были смягчены совместными усильями Гоминдана и КПК.

Нельзя сказать, что КПК изначально безропотно шла за меньшевистской линией Коминтерна. 13 июля 1924 г. в своем секретном письме эмиссару Интернационала Войтинскому Чен Дусю проанализировал ситуацию в Гоминдане:

«В прежнем Гоминдане были либо откровенные антикоммунисты, либо центристы, которые, не выступая резко против компартии, четко отмежевывались от марксизма. Сейчас в Гоминдане появились левые массы, это, во-первых, наши товарищи из КПК, во-вторых, привлеченные усилиями наших товарищей массы. Сам Сунь Ятсен является центристом.

На все замечания Чена Войтинский отвечал цитатами из директив Интернационала, стараясь успокоить его и других лидеров партии. Надо отдать Войтинскому должное, он быстро сумел рассеять сомнения у Чен Дусю.

Крестьянство также начало организовываться. Новое крестьянское движение было неразрывно связано с именем Пэн Пая. Он стал легендой Китайской революции. Будучи сыном крупного землевладельца, он работал школьным учителем в родном селе. В 1921 г. за участие вместе со своими учениками в первомайской демонстрации он был уволен из школы, после чего вплотную занялся работой по организации крестьян. Поначалу к нему относились с недоверием и ненавистью из-за его происхождения. Пэн, тем не менее, продолжал настойчиво вести агитацию по деревням, выступая в качестве фокусника. Он показывал фокусы и крутил граммофонные пластинки, одновременно агитируя за восстание.

Борьба крестьян за землю быстро перерастала в борьбу с местной администрацией и полицией. Требования снижения арендной платы почти сразу же сменились требованиями отмены аренды. Уже в 1923 г. в одном из районов Гуандуна, как сообщали СМИ, «члены Союза крестьян посмели отказаться платить арендную плату землевладельцам». То здесь, то там по всей провинции вспыхивали частые конфликты и вооруженные противостояния крестьян и землевладельцев. В 1924 г. организованные в Союзы крестьяне контролировали уже значительную часть провинции Гуандун.

Коммунисты пропагандировали программу Гоминдана, как в городе, так и в деревне. И хотя эта программа звала трудящихся к организованной борьбе, крестьяне продолжали смотреть на чиновников из Гоминдана как на своих врагов.

Но сам Гоминдан был еще очень слаб и окружен массой врагов. Летом 1924 г. в Кантоне образовался «Корпус в защиту свободного предпринимательства» - военная организация местных бизнесменов, ориентированных на Британский капитал. Корпус возглавил банкир Чен Лэнбо. 10 августа, после того, как Корпус воспротивился решению Сунь Ятсена о его разоружении, последовал приказал конфисковать часть оружия Корпуса. Ситуация накалялась. 26 августа Генеральное консульство Британии в Кантоне предупредило Сунь Ятсена, что в случае подавления Корпуса силами Гоминдана, британский ВМФ выступит на стороне «свободолюбивого бизнеса». Сунь отправил ноту протеста в Лондон на имя премьер-министра Макдональда (лейбориста). Макдональд промолчал. Сунь также послал протестную телеграмму в Лигу Наций. Реакция нулевая. В октябре того же года против Корпуса совместно выступили курсанты Хуанпуского военного училища, рабочие дружинники Кантона и крестьянские отряды самообороны: после короткого, но кровопролитного боя Корпус был разгромлен. Лондон был ошеломлен такой дерзостью и не посмел вмешаться. Спустя четыре месяца, в феврале 1925 г. известный гуандунский полевой командир - бывший союзник Сунь Ятсена - Чен Дзюмин предпринял попытку захватить Кантон. Чэн был наголову разбит: в его тылу действовали партизанские отряды, его коммуникации были перерезаны, оружейные склады взорваны.

1 мая 1925 г. в Кантоне состоялась мощная демонстрация. К этому дню был приурочен Второй Всекитайский Конгресс Трудящихся. А также был созван Первый провинциальный Съезд Союзов Крестьян Гуандуна. На Всекитайском Конгрессе Трудящихся присутствовало 230 рабочих делегатов, представлявших 570 тысяч организованных рабочих из всех крупных городов страны. На Съезде Союзов Крестьян присутствовало 117 крестьянских делегатов, которые представляли 180 тысяч членов Союзов Крестьян Гуандуна. Во время первомайской демонстрации по улицам прошли приехавшие со всех концов страны рабочие делегаты, тысячи рабочих и крестьян из предместий Кантона. Это была настоящая демонстрация силы. В ходе празднования Первого мая перед простыми рабочими с черными, натруженными руками распахнулись двери вузов (где им читали лекции, демонстрировали новейшие достижения техники, способной существенно облегчить их труд), музеев, других культурных учреждений.

Несколько недель спустя в Кантоне вспыхнул новый мятеж. В это время у Сунь Ятсена осталось еще два военачальника, открыто враждебные в отношении массового движения. Сунь сам никогда не порвал бы с ними. Тем не менее, генералы были настолько запуганы размахом массового движения в Кантоне, что решили покончить с этой «большевистской заразой» раз и навсегда. Мятеж был сразу же подавлен курсантами Хуанпуского Военного Училища и рабочими ополченцами. Отступившие из города остатки мятежников были уничтожены крестьянскими отрядами, организовавшими засаду.

После этого события развивались стихийно и молниеносно. Шанхай, эта незыблемая опора империализма с его шикарными зданиями банков и офисов международных корпораций, оказался, как показала всеобщая стачка, колоссом на глиняных ногах. Всеобщая стачка охватила даже гувернанток и прислугу. Надменные европейцы, привыкшие за десятилетия рассматривать народ Китая как массу грязных и послушных скотов, моментально убавили свою спесь, как только эта масса восстала и стала махать кулаками перед их сиятельными носами. Эта стачка настолько глубоко парализовала иностранную деловую диаспору, что там говорили: «Весь бизнес парализован, для нас (европейцев) не осталось другого занятия, кроме как служить в созданных в Концессии отрядах самообороны». Стачки солидарности с Шанхайской забастовкой прокатились по всей стране. По весьма неполным данным, волна протеста привела к 135 стачкам, в которых приняло участие 400 тысяч человек.

Это рабочее выступление поражало своей исключительной организованностью. Каждые 50 забастовщиков выдвинули по одному делегату на рабочий Съезд. На этом Съезде был избран Исполнительный комитет в составе 13 человек. Первым китайским Советом были организованы больница и 17 школ для рабочих и их детей. При Совете действовали отделы по делам финансов, кампании бойкота, конфискации и распределения среди бедняков британских товаров. Начал функционировать также рабочий суд. Его юрисдикции передавались лица, саботирующие бойкот британских товаров и занимающиеся иными диверсиями. Рабочая дружина присвоила себе полномочия полиции и судебных исполнителей, она исполняла свою работу с быстротой и прямотой, свойственными пролетариату.

Один европейский наблюдатель писал: «В Кантоне кампанией по бойкоту британских товаров занимается Стачком (Исполком первого китайского Совета - прим. переводчика). Стачком опирается на свою вооруженную Дружину. В Гуандуне Дружина контролирует все основные магистрали, по которым перевозятся товары. Проверка товаров и обыск проезжающих стало обычным явлением. Европейцы, так же как китайцы, подвергаются обыскам. Забастовщики добиваются полной блокады Гонконга и всех европейских концессий в Гуандуне, в том числе продовольственной. Те, чьи действия нарушают блокаду, передаются так называемому «Рабочему Суду». Эта блокада действительно осуществляется в полной мере. Нам нельзя не рассматривать это как войну против Гонконга и Великобритании, в которой Дружина является вражеской армией. Иначе нельзя объяснить решимость и беспощадность, с которой обеспечивается блокада».

Блокаде содействовали также Союзы крестьян. Активисты Союзов патрулировали всю прибрежную линию провинции. Таким образом, блокада была действительно полной. Раздраженная британская диаспора напрасно пыталась найти лазейки. Лишь от случая к случаю доставляли им товары первой необходимости. «Привозите побольше продовольствия. У нас больше нет свежего молока. Ночной клуб больше не работает, т.к. вся прислуга удрала», - так жаловался из концессии в г. Шаньтоу один англичанин своим компаньонам в Британии. Забастовщики с удовольствием наблюдали за тем, как в Гонконге высокомерные британцы сами готовят себе обед и стирают рубашки. Во время стачки мусор не вывозился, поэтому китайцы переименовали Гонконг, что значит ароматный порт, в Чоуган - вонючий порт. А когда в этой некогда оживленной британской колонии замерла торговая жизнь, они стали называть его Мертвый порт.

Лондон предпочел решить этот инцидент с помощью денег, а не штыков: за период всеобщей стачки, во всей провинции Гуандун не было ни одного авторитета организованной преступности, который не получал бы деньги от Британии за нападения на рабочие дружины и за организацию вооруженных банд против Кантонского правительства. Тем не менее, забастовка и блокада продолжались. С помощью массового движения Гоминдан все более укреплялся. В конце июня в Кантоне было официально создано Национальное правительство, которое заявило о своем намерении объединить под своим знаменем страну. В сентябре этого года войска Гоминдана при поддержке отрядов Союза крестьян наголову разбили последние остатки армии Чен Дзюмина, несмотря на то, что Чен пользовался колоссальной финансовой и вооруженной поддержкой со стороны Гонконга. К концу 1925 года Гоминдановская власть окончательно установилась в провинции Гуандун.

Таким образом, в течение менее чем двух лет Гоминдан из забытой всеми тусовки нескольких сотен старомодных республиканцев превратился в мощный фактор политической жизни страны. На плечах крепчающего массового движения Гоминдан поднялся до решения задачи объединения всего Китая. После установления своей власти в Гуандуне следующей целью для этой партии стал Север, находящийся под контролем многочисленных генералов, которые были в шоке от стремительных успехов Гоминдана на Юге за последний год.

Все успехи Гоминдана были заслугой поднявшихся рабочих и крестьян. Само массовое движение смогло развернуться благодаря преданности и самоотверженности коммунистов. Так было выковано мощное оружие. Теперь на очередь встал вопрос, кто и как им распорядится. Все китайское общество было в огне, и все классы стремительно перегруппировывались. Приближалось генеральное сражение.