Isaacs 3

В эту судьбоносную неделю в ЦК КПК была направлена еще одна «замечательная» директива Коминтерна. В своей статье «Почему КПК не смогла выполнить свою задачу?», опубликованной в ЦО Коминтерна 23 и 30 июля, один из работников Коминтерна в Китае Мандальян свидетельствовал, что «31 марта, когда всем было известно о готовившемся буржуазией перевороте, из Исполкома Коминтерна поступило следующее указание: «Необходимо мобилизовать массы против возможного переворота и провести пропагандистскую кампанию против правых Гоминдановцев. Но сейчас нельзя вести открытую борьбу (расклад сил изменился не в нашу пользу). Рабочим не следует бросать оружие, а если ситуация обострится, надо его спрятать»».

Если коммунистам, по совету Коминтерна, нельзя было вести открытую вооруженную борьбу с Чан Кайши, то им не оставалось ничего другого кроме как по возможности не провоцировать его на агрессивные действия. Исходя из установок Коминтерна, нужно было бороться против правых Гоминдановцев, но нельзя было провоцировать самого Чан Кайши. Но ведь бороться против сподвижников Чан Кайши означало бороться и против него самого, а значит кампанию против правых лучше было не вести, чтобы не спровоцировать Чана!

Почему мы подробно остановились на разборе официальной политики Коминтерна по китайскому вопросу? Потому что давно возник миф, придуманный советской бюрократией, который до сих пор существует во всех документах Коминтерна. Этот миф заключается в том, что ответственность за поражение китайской революции 1925-1927 гг. лежит на лидерах КПК и особенно на Чен Дусю. Их обвиняли в упорном игнорировании верных директив из Москвы. Мы уже знаем, что это были за «верные директивы» и на чем они основывались. И эти документы самым красноречивым образом дают нам понять, почему КПК во всех отношениях была разоружена перед лицом контрреволюции.

Слухи о перевороте в Шанхае официально опровергались китайскими коммунистами с тем же возмущением, что и московскими вождями. Профсоюзы в своем открытом заявлении негодовали: «Как могут шанхайские рабочие конфликтовать с армией, это ведь их армия. Армия, это единственное, что есть у рабочих. (...) Распространяется ложь о том, что возможен раскол между революционной армией и рабочим классом... Бесспорно, что эти слухи лишены всякого основания. Мы призываем общественность не верить им...». Когда в буржуазной прессе участились материалы о готовящихся репрессиях против коммунистов, ЦК КПК призвал Чан Кайши запретить все издания, где появлялись такие сообщения.

Одновременно, в соответствии с указаниями Москвы о ведении кампании против правых гоминдановцев, коммунисты каждый день клеймили позором безымянные «реакционные силы». Профсоюзы даже открыто предупредили о проведении всеобщей забастовки в случае нападения на революционных рабочих. Под «реакционными силами» коммунисты обычно подразумевали таких деятелей, как Дай Дзитао или Чжан Чжинцзян, с которыми Чан Кайши был в дружбе. Но этот факт тщательно замалчивался. Ведь нельзя же было провоцировать Чана! После прибытия Чана в Шанхай коммунисты организовали в его честь пышный банкет, но он предпочел присутствовать на банкете предпринимателей. Коммунисты не унывали, они ловили каждую улыбку на лице Чан Кайши, чтобы воодушевлять самих себя и смотрящих на них рабочих. Заявление Чана о его готовности подчиняться руководству Гоминдана вызвало среди них бурю восторга.

Именно после этого было обнародовано совместное заявление для прессы за подписью Ван Тинвея и Чэн Дусю. Этот документ представляет собой концентрированное выражение политики «любой ценой сохранить единый фронт всех прогрессивных сил».

Вот полный текст этого заявления:

«Товарищи из Гоминдана и КПК!

Хотя наша национальная революция и одержала победу, но наши враги еще не уничтожены. Они используют малейшее наше расслабление для покушений на нашу революцию. Наше единство приобретает в этих условиях особо важное значение. КПК безусловно признает фундаментальное значение для китайской революции роли Гоминдана и учения Сунь Ятсена. Только те, кто не хочет, чтобы китайская революция продвигалась дальше, замышляют свергнуть Гоминдан, отвергнуть учение Сунь Ятсена как руководящий принцип революции. КПК, какую бы ошибку она ни совершила, не станет нападать на своего союзника, не выступит против революционного учения Сунь Ятсена, вызывающего постоянную ненависть наших врагов. Мы не доставим этого удовольствия империалистам и реакционерам.

Диктатура пролетариата представляет программу-максимум коммунис-тических партий, и эта диктатура существует в России. Но будет ли процесс перехода от капитализма к социализму при конкретных политических и экономических условиях в колониях и полуколониях носить характер диктатуры пролетариата - этот вопрос остается открытым. Нельзя догматически подходить к этому вопросу.

Тенденции развития национальной революции в нашей стране заставляют нас прийти к тому выводу, что вопрос о диктатуре пролетариата для нас не актуален не только сейчас, но и в обозримом будущем. Китаю нужна демократическая диктатура всех угнетаемых империалистами классов, которая будет подавлять контрреволюцию, а не так называемая диктатура пролетариата.

Сотрудничество двух наших партий выражается в разных формах, но ключевой момент заключается во взаимных симпатиях большинства членов этих партий. Большинство товарищей в Гоминдане - те из них, кто знает революционную теорию КПК и ее доброжелательный подход к Гоминдану - не сомневается в дальновидности политики Сунь Ятсена, направленной на союз с коммунистами.

Сейчас национальная революция взяла важнейшую крепость империализма - Шанхай. Это обстоятельство заставило все контрреволюционные элементы, как в Китае, так и за границей, развернуть клеветническую кампанию, изобилующую нелепостями самого низкого пошиба. Одни говорят, что КПК организует рабочее правительство, захватывает концессии, громит революционную армию и Гоминдан, другие говорят, что Гоминдан собирается прогнать коммунистов, раздавить профсоюзы и Рабочую дружину. Но и то и другое есть ложь. Решение пленума ЦИК Гоминдана показало всему миру, что у Гоминдана нет намерения разогнать профсоюзы и разгромить дружественную партию. Военачальники в Шанхае подчиняются ЦИК Гоминдана, и хотя случаются недоразумения, но все они разрешимы. В своем стремлении к соблюдению порядка и спокойствия КПК ничуть не уступает своим союзникам. Решение Национального правительства о мирном способе возвращения иностранных концессий под юрисдикцию Китая находит полное понимание КПК. Объединенные профсоюзы уже объявили о своем намерении не вторгаться на территории концессий.

КПК также согласна с действиями администрации города по сплочению всех революционных классов. Факты упрямая вещь, и для лжи здесь не остается места.

Товарищи из Гоминдана и КПК! Наши коварные враги воюют с нами не только с оружием в руках, но и с помощью лжи. Они стремятся уничтожить одних красных руками других красных, но мы должны стоять на революционных позициях. Отбросить подозрения друг против друга. Отбросить сплетни. Между нами должно быть взаимное доверие и уважение. Должна быть полная честность и открытость во всех делах. Если даже у нас имеются разные мнения по каким-то отдельным вопросам, единство должно быть сохранено. Товарищи, станьте друг другу братьями! Этим Вы не оставите провокаторам ни единого шанса!

Если мы будем придерживаться этих принципов, то будущее за Китайской революцией! Будущее за Гоминданом и КПК!

С искренним уважением

Ван Тинвэй, Чень Дусю

5 апреля 1927 года».

Такова была позиция руководства КПК. А у рядовых рабочих доверия к своему коммунистическому руководству было хоть отбавляй. Победа восстания настолько укрепила авторитет коммунистов, что предприниматели в основной своей массе ожидали экспроприации со стороны вооруженных рабочих. Эти страхи были небеспочвенны. Когда все заводы перестали работать и классовая борьба разворачивалась буквально на каждом шагу, капиталисты интуитивно услышали колокол звонивший по их имуществу. Его звуки смешивались со звуками пулеметных очередей. Капиталисты своими глазами увидели, что вооруженный рабочий класс может опрокинуть их в любой момент. Правда, у буржуев оставались еще военные, но за верность солдат никто не мог поручиться. Истерический страх буржуев на самом деле исходил от их совершенно ясного понимания ситуации. Единственное в чем они ошиблись, так это в политической оценке руководства КПК. Капиталисты принимали их за русских большевиков, которые ни минуты не колебались в деле упразднения частной собственности. Но шанхайскими рабочими руководили другие коммунисты. У этих коммунистов было достаточно решительности для руководства успешным восстанием. Но они оказались в тисках ошибочной тактики «союза четырех классов» и не смогли противостоять наступлению реакции.

22 марта газета «Правда» с воодушевлением писала: «Передача Шанхая восставшими рабочими в руки революционной армии показала беспримерное мужество шанхайского пролетариата». На самом деле это «беспримерное мужество» было ни чем иным, как сдачей только что завоеванной власти в руки буржуазии.

29 марта силами КПК была организована временная администрация Шанхая. По замыслу компартии большинство постов в этом правительстве должны были занять представители шанхайской буржуазии. При этом 5 из 12 комиссаров правительства должны были быть представителями профсоюзов. Тем не менее, Чан Кайши был недоволен: ему нужно было правительство на 100% состоящее из его людей. Поэтому он не признал легитимности этой временной администрации. После того, как позиция Чана стала известна, представители буржуазии вышли из «Администрации». Среди отказчиков оказались Генеральный директор «Торгово-Сберегательного Банка Шанхая» Чэнь Гуанпу, крупный бизнесмен Ван Ханлянь, а также председатель Генеральной торговой Палаты Шанхая Ван Селан, который, несмотря на свой отказ, был назначен коммунистами Главой «Администрации». Несчастному Вану пришлось немедленно снова подать в отставку ссылаясь на свою занятость в бизнесе. Известная судья Чжэнь Шусю, несмотря на свои всем известные связи с организованной преступностью, также была назначена коммунистами в эту «Администрацию». Ей так же пришлось проигнорировать «знаки внимания» со стороны коммунистов. Главный редактор газеты «Чайна пост» Се Фушэн, известный своим вызывающим антикоммунизмом, вынужден был изображать из себя больного, чтобы не работать в «Администрации». Столкнувшись с явным бойкотом со стороны буржуазии, наши горе-коммунисты хлопали от удивления глазами и не знали, что предпринять.

3 апреля на 5-м заседании конференции городских делегатов Исполнительный секретарь «Администрации» Линь Цзюнь (член КПК) заявил: «После того, как городская администрация приступила к работе, к нам поступила масса просьб с мест помочь в оперативном решении проблем и споров, но большинство комиссаров в администрации из-за заявления главнокомандующего Чана о том, что он не признает легитимности нашей Администрации, активной работы не ведут».

«Администрация» решила обратиться к Чану с просьбой содействовать налаживанию муниципальной работы, хотя и слепым было видно, что Чан уже полным ходом захватывает всю полноту власти и управления в городе. «Администрация» обнародовала определенную программу социальных реформ, но никаких реальных шагов вслед за декларацией не последовало. О мобилизации профсоюзов и Рабочей дружины для реализации этой программы речь тем более не велась. Единственным конкретным делом «Администрации» была организация ряда мероприятий в честь «главнокомандующего Чан Кайши».

Несмотря на свою беспомощность, «Администрация» могла рассчитывать на вооруженную поддержку шанхайских профсоюзов. Она могла рассчитывать и на поддержку по крайне мере части солдат НРА, если бы она от имени КПК и профсоюзов призвала рабочих и солдат выступить в защиту революции. В Шанхае и его предместьях среди рабочих и городской бедноты были сильны ожидания такого призыва. Но целью такого призыва могло быть только завоевание власти. У КПК, находящейся в смирительной рубашке Гоминдана, была совсем другая цель. Лидеры коммунистов пристально наблюдали за настроениями банкиров и предпринимателей, без помощи которых, по их мнению, рухнул бы «единый фронт», а значит и революция.

В нескольких рабочих районах, например в Пудоне, рабочие действовали более энергично. Они создали свою администрацию, свои суды, отрядам Дружины были предоставлены полномочия арестовывать, допрашивать и расстреливать контрреволюционеров. Такое «самоуправство» сразу же вызвало критику коммунистов из «Администрации». Коммунисты не только через свою администрацию, но и через профсоюзы ограничивали самовольные выступления рабочих дружинников. 4 апреля решением городского исполкома Единых профсоюзов в Шанхае были запрещены всяческие несанкционированные забастовки. По правилам, принятым на заседании Исполкома, требования рабочих не должны были выходить за «разумные пределы». Любой забастовке должны предшествовать переговоры с работодателями. При неудачном исходе таких переговоров рабочие должны были обратиться к районному или городскому Исполкому профсоюзов, которые и должны были урегулировать конфликт с работодателями.

Исполком профсоюзов почему-то забыл распространить обязательность своих решений и на работодателей. В нескольких случаях локаутов профсоюз обращался в «Администрацию» с тем, чтобы она призвала работодателей «не закрывать заводы без уважительных причин». Эти просьбы были оставлены без последствий. Дружине также было отказано в праве на обыски и аресты. В ее обязанности теперь входило только «совместное с полицией поддержание общественного порядка». Любые действия дружинников, выходящие за эти рамки, строго наказывались.

Особое внимание профсоюзными лидерами было уделено безопасности военачальников и их окружения. Однажды несколько родственников генерала Лю Чжи были задержаны патрулем Дружины. Новоиспеченный «революционный генерал» Лю в прошлом был одним из тех военных диктаторов, которые прославились своими карательными акциями против рабочих. На следующий день утром к генералу от имени «Единых профсоюзов» поступило официальное извинение с просьбой простить грубое поведение дружинников, которые «нечаянно оскорбили честь и достоинство Ваших родственников, нарушители уже разоружены, исключены из Дружины и сейчас ожидают строго наказания».

Итак, с национальными буржуями нельзя бороться, так как они революционны, и эта революционная буржуазия нужна для борьбы с империализмом - такова была установка Коминтерна, непреклонно исполнявшаяся КПК. Если же мы посмотрим, как шла борьба с империализмом, то увидим только, что, пока международные капиталисты вводили в Шанхай все больше и больше войск, рабочие лидеры были заняты бесчисленными заявлениями и жестами, направленными на то, чтобы убедить империалистов в своем нежелании вторгаться в иностранные концессии.

Призывать рабочих штурмовать концессии было в то время, без сомнения, преждевременно из-за военной неподготовленности. Но одно дело, сложа руки, уверять эксплуататоров, что те, кого они угнетают, не имеют к ним претензий, другое дело - вести основательную подготовительную к будущим сражениям с западными интервентами работу: на базе Рабочей дружины создать первые части будущей Красной армии со всем необходимым вооружением, заблаговременно перерезать все каналы снабжения, все коммуникации, связывающие концессии с остальной частью Китая. Намерение национальной буржуазии договориться с империалистами было в этот момент очевидно. Для заключения этого союза нужно было только сломать сопротивление рабочих. И что делает КПК? Может быть, оно организовывает рабочих для широкого наступления на эксплуататоров? - Ничего подобного! Руководители партии додумались до того, что специально во всех буржуазных газетах опубликовали следующее заявление: «По вопросу о будущем статусе иностранных концессий наша партия обязуется согласовывать свою позицию со всеми представителями НРА и деловых кругов во имя успешного дипломатического решения этого вопроса нашим правительством. КПК не будет агитировать за силовой захват концессии. Для поддержания общественного порядка наша партия обязуется соединить свои усилия со всеми конструктивными силами».

«Доброжелательность» коммунистов осталась неоцененной империа-листами. 7 апреля на территории Международной концессии американским патрулем была разогнана демонстрация текстильщиков. 8 апреля 200 британских солдат ворвались в один из университетов, чтобы провести там обыск. Восемь студентов было ранено и еще больше арестовано. Японские морские пехотинцы дежурили на всех заводах, принадлежащих японскому капиталу. Городской Исполком профсоюзов был весьма озабочен ситуацией на территории концессии. Еще в своем заявлении от 30 марта он провозглашал: «Нужно набраться терпения и ожидать результатов переговоров Национального правительства с мировыми державами. Мы должны верить в мирное решение этого вопроса... Мы должны широко вести пропаганду, чтобы рассеять беспочвенную панику: мы отнюдь не планируем незамедлительный возврат концессии. Этот вопрос всецело лежит в компетенции Министерства иностранных дел Национального правительства... В вопросах дипломатии мы идем нога в ногу с Национальным правительством».

Через год один из ответственных чиновников Коминтерна по фамилии Миф так описывал ситуацию в руководстве КПК: «Шанхайские товарищи еще не избавились от влияния старой политики, они не могли и думать о создании революционного правительства без буржуазии... Для них было неколебимым правилом, что руководящая роль должна оставаться за буржуазией. Они не последовали за новым курсом Интернационала...».

Новый курс? В чем он заключался и когда он был объявлен? Может быть речь шла о предсказаниях Сталина и Бухарина о неизбежности разрыва между буржуазией и пролетариатом? Но раз они так мудро предвидели это, то почему приказали рабочему классу плестись в хвосте буржуазии, пока та пинком не прогнала его? Революционное правительство без буржуазии? Но этого попытался требовать Троцкий и ему немедленно заткнули рот.

22 марта в своей статье «По поводу китайской революции» Троцкий так изложил свое видение ситуации:

«Чем шире территория национального правительства, чем более государственный характер принимает Гоминдан, тем он становится буржуазней. В этом отношении включение Шанхая в территорию национального правительства имеет прямо-таки решающий характер.

«Одновременно читаешь речи Калинина и Рудзутака, в которых излагается и повторяется та мысль, что национальное правительство есть «правительство всех классов населения Китая» (буквально!). Таким образом, оказывается, что в Китае возможно существование сверхклассового правительства… а ведь Калинин и Рудзутак в этом вопросе полностью выражают политику Китайской компартии, т.е., вернее сказать, нынешнюю политику Коминтерна в китайском вопросе. Чем больше успехи национальной революции, тем большие опасности нас ждут при нынешней политике…

«По-видимому, руководители этой политики представляют себе ход развития так: сперва доведем дело до полной победы национальных войск, т.е. До объединения Китая; затем начнем отделять коммунистическую партию от Гоминдана. Концепция насквозь меньшевистская. Сперва совершим буржуазную революцию, затем… и пр. пр.

«Вопрос о полной организационной самостоятельности коммунистической партии, т.е. о выходе из Гоминдана, не должен более откладываться ни на один день. Мы и так ужасно запоздали…

«Можно ли продолжать дальше кокетничать с суньятсенизмом, который становится идейными оковами для китайского пролетариата и завтра станет (становится уже сегодня) главным орудием китайской буржуазной реакции?! Я думаю, что такое кокетничество преступно. Но для того, чтобы разрезать пуповину суньятсенизма, надо чтобы было кому ее резать. Нужна самостоятельная коммунистическая партия. На этом произойдет несомненно революционный отбор внутри самой коммунистической партии, т.е. ее большевизация не на словах, а на деле.

«Ссылки на национальный гнет, в оправдание меньшевистской политики, абсолютно несостоятельны. Прежде всего, приходится вспомнить, что весь Второй Интернационал, требуя единства большевиков не только с меньшевиками, но и с эсерами, исходил из гнета царизма. Как будто борьба против царизма или против национального гнета не есть классовая борьба!…

«Мне кажется, что надо снова, ...поставить этот вопрос перед политбюро. (…) Можно ли молчать, когда дело идет буквально о голове китайского пролетариата?», - этим вопросом закончил свою статью Троцкий. Можно ли? Оказалось, что можно. Статья Троцкого не была опубликована, а политбюро продолжало напутствовать китайских коммунистов в духе «блока четырех классов».

Сталин гордился тем, что он умеет «выжимать лимон», т.е. использовать временных союзников. У него оставался еще большой «лимон» на Севере по имени Фэн Юйсян, еще не использованный им. По замыслу Сталина, Чан должен был «направить армию» на «ликвидацию компрадоров и реакционных генералов - марионеток империалистов». Правда, генерал Чан в это время активно собирал средства с бизнесменов, чтобы помочь империалистам перебить революционных рабочих. Может быть, неопытный генерал не осознавал, что им руководят умелые руки из Москвы? Во всяком случае для Сталина ни о каком выступлении вооруженных рабочих в Китае не могло быть и речи. Сталин всегда предпочитал договариваться и хитрить, прямые действия масс не входили в его политический арсенал.

На этом благодушном фоне произошел инцидент с Первой дивизией. Первая дивизия НРА, стоявшая тогда в Шанхае, была самой революционной частью во всех войсках Чана. В начале апреля дивизия по приказу Чан Кайши должна была перебраться в другой город. Командир дивизии сразу же пришел к руководителям КПК в Шанхае за советом. К тому моменту большинство членов ЦК уехало в Ухань по решению Войтинского, чтобы помочь укрепиться Национальному правительству. В Шанхае осталась небольшая группа членов ЦК во главе с Чжоу Энлаем и сам эмиссар интернационала. Комдив их спрашивал: «Мне приказывают уйти из города, что делать?», он предлагал арестовать Чан Кайши как контрреволюционера и заговорщика. Члены ЦК колебались, Войтинский отмалчивался. На предложение комдива они не ответили ни да, ни нет. Они посоветовали ему всячески тянуть время. Но Чан оказался не дурак, и 1-й дивизии в категорической форме было приказано немедленно покинуть город. Командир дивизии повторно обратился к коммунистам, и на этот раз они приняли решение. От имени КПК и самого Войтинского коммунисты обратились к Чан Кайши с просьбой оставить Первую дивизию в Шанхае, и получили вежливый, но холодный отказ. Решающий момент был упущен. Первая дивизия сперва была выведена из рабочего района Джабэ, а потом на поезде вывезена из города. Солдаты с недоуменными физиономиями покидали Шанхай. Но они не сопротивлялись, так как авторитет КПК среди них был чрезвычайно высок. От партии не поступило приказа о сопротивлении, значит так и надо. В рабочий район перевели войска генерала Чжоу Фунчи, который был одним из реакционеров и записался в НРА буквально несколько дней назад.

В первую неделю апреля, начались разрозненные нападения на вооруженных рабочих Шанхая, несколько подразделений Дружины были разоружены. Районные помещения КПК подвергались обысками, многие коммунисты были арестованы. Горком Гоминдана Шанхая, в котором состояли одни коммунисты, был разогнан приказом Чана. 5 апреля 19 коммунистов - политработников в НРА были арестованы как контрреволюционеры.

На все срочные запросы КПК Чан Кайши спокойно отвечал, что «некоторые политработники поощряют реакционные силы, готовят реванш империалистов». В конце первой недели апреля один из офицеров генерального штаба НРА коммунист Чан Иолян получил от сочувствующих офицеров предупреждение о секретном плане подавления рабочих силами НРА. Информация была немедленно передана ЦК КПК в лице Чжоу Энлая. Чжоу приказал: «Организовать в наших газетах несколько статей против Чан Кайши, но его фамилию непосредственно указывать не надо».

5 апреля в Пекине солдаты маньчжурского диктатора Чжан Цзолина ворвались в Советское посольство и арестовали спрятавшихся там 19 руководителей северных организации КПК. Впоследствии они были повешены. Чан Кайши в своей протестной телеграмме пекинским властям возмущенно заявил: «Это неслыханное насилье!». В своей телеграмме советскому послу он написал: «Примите мое искреннее сочувствие и чистосердечное пожелание скорейшего освобождения арестованных борцов с империализмом».

За две-три недели до запланированного переворота Чан Кайши не скупился на дружественные жесты в адрес КПК, профсоюзов, ВКП(б), Коминтерна и мировой революции вообще. Рабочая дружина получила от него почетное знамя с надписью «Вместе победим!». Одновременно Чан приказал своим подчиненным «разоружать все незаконные вооруженные формирования в городе, нарушители порядка должны наказываться по законам военного времени». Маскарад должен был скоро закончиться.

Лидер правых гоминдановцев У Чжэхой в своем публичном выступлении заявил: «Мы терпеливо относимся к коммунистам, исходя из соображений единства всех сил национальной революции. Но коммунисты, которые работают на революцию, не должны пропагандировать свой русский коммунизм. Такой принцип также относится к советским консультантам. Если красные элементы воображают, что они могут от имени национальной революции реализовывать свою абсурдную выдумку о классовой конкуренции (так было в выступлении У), которая натравливает китайцев друг против друга, то нам придется немножко поломать им шею...». Г-н У произнес эту речь уже в качестве главы временной Мэрии Шанхая, назначенного Чан Кайши.

В частях НРА, подконтрольных Чану, спешно проводилась чистка. Проклятое массовое движение за последние два года заразило столько военных своей «русской краснухой», что приходилось расформировать целые корпуса НРА! Второй и Шестой корпуса, расквартированные в г. Нанкин, находились под влиянием коммунистов. Командир Второго корпуса по фамилии Лу в начале апреля сообщил одному из членов ЦК КПК, инспектировавшему партийную работу Нанкина: «Нас хотят расформировать. Видимо, Чан хочет совершить контрреволюционный переворот. Немедленно отрубить голову (так было в тексте) Чану? У меня все войска готовы выступить против Чана». Инспектор доложил о запросе Лу лидерам партии в Шанхае: Чен Дусю, Чжоу Энлаю и Ло Инону. Те были согласны на выступление, но нужно было еще одобрение большинства ЦК КПК, уже находившегося к тому времени в Ухане. Через пару дней из Ухана ответили так: «Не подавайтесь на провокацию!». Что делать, как Лу со своими войсками реагировать на приказ Чана о расформировании, в ответе не было ни слова. Оказалось, что эмиссар Интернационала в Шанхае Войтинский и представитель ВКП(б) в Ухане Бородин категорически возражали против предложения командира Второго корпуса. Наоборот, они предлагали Чен Дусю вместе с Ван Тинвэем выступить перед общественностью, чтобы стабилизовать ситуацию, а также торопили Чена скорее приехать в Ухань, чтобы усилить борьбу левых гоминдановцев против правых. После этого и появилось пресловутое «Совместное заявление Чен Дусю и Ван Тинвэя», а Чен уехал в Ухань.

Но стоит заметить, что сами Войтинский и Бородин предпочли отмолчаться: на запрос комкора Лу эмиссары публично никак не отреагировали. Видимо, чтобы потом отделаться по принципу «нас неправильно поняли...».

К этому моменту лихорадочная мобилизация боевиков шанхайской «Триады» завершилась. Их снабдили оружием советского производства со складов войск генерала Бэ Цунси. Во время расквартирования своих войск в Шанхае генерал Бэ лично контролировал сочинение лозунгов, расклеиваемых на стенах казарм. Со временем их содержание менялось следующим образом:

6 апреля: «Долой империализм! Искореним феодальный режим!».

7 апреля: «Долой контрреволюционеров - противников учения Сунь Ятсена!».

8 апреля: «Долой контрреволюционеров - вредителей национальной революции!».

9 апреля: «Долой реакционных подстрекателей в тылу!».

10 апреля: «Да здравствует временная Мэрия Шанхая!».

11 апреля: «Рабочие! не подавайтесь на провокации! Ради вас мы, революционные солдаты, сражаемся на фронте!».

12 апреля: «Быть единому революционному фронту рабочих, крестьян, студентов, солдат и купцов! Быть революционному учению Сунь Ятсена»!

12 апреля Чан Кайши дал сигнал своим войскам и боевикам «Триады» выступить...

Глава 9

Переворот 12 апреля 1927 года

12 апреля в четыре часа утра из здания штаба Чан Кайши раздался длинный сигнальный гудок армейской трубы. Одновременно на одном из китайских военных кораблей, курсировавшем вблизи Шанхая включили гудок. Этому дуэту в разных частях города начали подпевать звуки пулеметных очередей. Все это вызвало недоумение только у рабочих людей, так как все заинтересованные лица до полуночи были информированы о предстоящих событиях.

Боевики «Триады» действовали по заранее разработанному сценарию: у всех у них должна была быть такая же форма как у Рабочей дружины, на левой руке - белая повязка с иероглифом «рабочий». Эта маскировка дала повод буржуазным СМИ назвать боевиков «вооруженными рабочими из Гоминдана». По замыслу организаторов переворота все должно было выглядеть как борьба Гоминдановских рабочих с «красными бандитами».

На помощь боевикам пришли войска Чана, исполнявшие в городе обязанности полиции. Первые удары «мафиозно-правоохранительных сил» были направлены на штабы рабочих организаций, разбросанные по всему Шанхаю. С короткими боями, а где-то и без, большинство этих штабов было захвачено. Вся операция была проведена молниеносно. Пленных дружинников немедленно расстреливали прямо на улицах города или вблизи штаба Чана.

В случаях упорного сопротивления со стороны рабочих, применялась другая тактика. Во время нападения на центральный штаб Единых профсоюзов Шанхая дружинники в течение 20 мин. разбили на голову нападавших боевиков, которых насчитывалось около 60 чел. К этому времени подоспела рота солдат из Второй дивизии «Национально-революционной армии» якобы на помощь профсоюзам. Командир роты на глазах у рабочих приказал разоружить боевиков и даже их крепко связать. После этого его впустили в здание. Офицер предложил лидерам профсоюзов вместе пройти в штаб Чана для дальнейшего разбирательства данного инцидента. Ему поверили. Начальник дружины Гу Шэнчжан пошел с ним. Пройдя несколько сот метров, офицер вдруг заявил доверчивому Гу: «Простите, но я должен и вас разоружить». Гу недоумевал и начал протестовать. Но было поздно. Несколько минут спустя, отряд боевиков из двух сотен человек ворвался в здание центрального штаба Единых профсоюзов при полном бездействии солдат. Штаб профсоюзов пал.

Гу Шэнчжан и его заместитель Чжоу Энлай в царящей неразберихе сумели вырваться и... пошли жаловаться в штаб Второй дивизии: так, мол, и так, Ваши подчиненные нарушают дисциплину. В штабе, к их счастью, люди были настолько заняты истреблением коммунистов, что не сообразили арестовывать двух добровольно явившихся на убой. Гу и Чжоу, просидев некоторое время в штабе, сумели незаметно покинуть его и скрыться. К шести часам утра последней позицией рабочей дружины было главное здание типографии «Щань У». Его обороняли четыреста вооруженных рабочих. На призыв армейских офицеров вступить в переговоры рабочие ответили залпом из ружей, после чего армия приступила к штурму здания. Теперь все политические маски окончательно были сброшены. Непрерывные артиллерийские удары наносились по позициям дружинников, у которых было всего несколько пулеметов и пятьдесят винтовок. Эти не оставившие своих имен в истории рабочие-герои живыми так и не сдались. После полудня солдаты осторожно вошли в развалины бывшей типографии. По данным полиции Международной Концессии, во время утренней операции боевиков Чана было убито примерно четыреста рабочих, не считая «пропавших без вести»; среди «пропавших» числился и председатель единых профсоюзов Шанхая Ван Шаохуа. Впоследствии правительство Чана признало, что Ван был тайно похищен и убит киллерами «Триады» в ночь с 11 на 12 апреля 1927 года.

Чен Чион, «авторитет» уголовного мира и по совместительству начальник политуправления одного из корпусов Чана, был назначен ответственным за «реорганизацию» профсоюзов. В связи с этим Чен сделал угрожающее заявление: «Политика правительства направлена на добровольное сотрудничество рабочих с революционной армией. На те несознательные элементы, которые будут упорствовать в своей контрреволюционной деятельности, у правительства найдется управа».

Спешно созданная Чен Чионом «Конфедерация Труда» немедленно начала конфисковать имущество прежних профсоюзов. Конфедерация провозгласила себя «истинно рабочей организацией»: «Прежние так называемые «Единые профсоюзы» являлись верхушечной конторой, под контролем красных экстремистов. Эти лжепрофсоюзы обманом и запугиванием заставляли рядовых тружеников быть пешками в их безумных планах. Спекулируя на идее рабочей солидарности, эти штрейкбрехеры предавали интересы рабочих ради своих политических амбиций... Из-за стачек число людей, ставших безработными, все увеличивалось, профбоссы нисколько не заботились о них, продолжая использовать народные массы в своих корыстных целях... Наши новые рабочие профсоюзы ставят перед собой цель реализации революционного учения Сунь Ятсена, суть которого в защите коренных интересов рабочего класса. Недалек тот день, когда процветающий Китай займет достойное ему почетное международное положение... Банда вышибал, или так называемая «Рабочая дружина» из «Единых профсоюзов» разоружена и большее не сможет терроризировать народ. Все рабочие люди теперь свободны от их притеснений и могут спокойно пройти регистрацию в рабочие профсоюзы...».

Организация Компартии в Шанхае была сильна и многочисленна, но настолько запутана политически, что имела глупость составить очередное обращение в адрес Чан Кайши в разгар ведущегося им истребления коммунистов. Шанхайский горком партии в своем обращении просил Чана «вернуть оружие рабочим, на деле, а не на словах защитить рабочие организации». Одновременно коммунисты обратились к генералу Бэю Ционси, напоминая, что «Рабочая дружина на свой страх и риск содействовала Национально-революционной армии в освобождении Шанхая от марионеток империалистов... Общественный порядок в городе в последнее время поддерживали совместно армейские и рабочие отряды, что было целиком одобрено главнокомандующим Чаном. От товарища Чана рабочие организации Шанхая получили почетное знамя с подписью лично тов. Чана «Вместе победим!»...». В конце обращения коммунисты осторожным тоном просили генерала Бэя вернуть дружине оружие.

Вечером 12 апреля в рабочих районах коммунисты организовали митинги, на которых их ораторы перечисляли заслуги шанхайских рабочих перед Национальной революцией: «В последние годы рабочие постоянно помогали укреплять Национальное правительство, недавно помогли ему отвоевать Шанхай... рабочие всегда подчинялись дисциплине и делали все, чтобы ее не нарушали и другие». В резолюциях митингов содержалось обращение к военным с требованием «обязательно вернуть оружие, изъятое у Рабочей дружины». На следующий день Единые профсоюзы Шанхая объявили всеобщую стачку с призывом «Будем бороться за революцию до конца! Не поддадимся на провокацию! Рабочие и Революционная армия едины! Все на манифестацию к штабу Второй дивизии! Умрем, но сохраним единый фронт!». В чем причина такого политического маразма? - В тактике, принятой в этот роковой момент теми членами ЦК КПК, которые находились в это время в Шанхае при непосредственном руководстве эмиссара Коминтерна Войтинского. Она заключалась в следующем: ни в коем случае не вступать в конфликт с частями НРА; как можно скорее объясниться с командованием революционной армии по поводу происшедшего недоразумения; продолжать борьбу с правым крылом Гоминдана путем усиления единого фронта рабочего класса с Революционной армией.

На призыв коммунистов к стачке откликнулось свыше 100 тыс. рабочих. Руководство в этот момент было озабочено только одним - как можно лучше выполнить последнюю директиву из Москвы. За их беспомощность в революционное время пролетарии будут расплачиваться своими головами.

Полдень 13 апреля. Митинг состоялся в рабочем районе Жабэй. На митинге приняли резолюцию с требованием возвратить оружие, наказать виновных в погроме рабочих организаций и действительно защитить профсоюзы. Под сильным дождем митингующие отправились к штабу Второй дивизии передать принятую резолюцию.

Вторая дивизия уже ждала их. Когда толпа подошла к штабу, пулеметчики с двух сторон улицы перекрестным огнем одним мигом уложили сотни людей. Солдаты, выскакивая из соседних переулков, стреляли в спасающихся бегством. По словам одного очевидца, «все, кто пытался оказывать сопротивление, были убиты на месте или ранены. Многие притворялись мертвыми. Менее, чем за час улица была расчищена от манифестантов».

Чан Кайши объяснил прессе свой поступок исключительно чувством долга перед революцией: «коммунисты-наймиты империалистов были в сговоре с северными реакционерами. Была попытка контрреволюционного переворота. Мы ее сорвали».

Империалисты активно содействовали в эти дни «Революционной армии» в ее борьбе с «наймитами империализма». Полиция Международной Концессии плотно работала с боевиками «Триады», благо начальник у них был один - Рябой Хуан. Броневики британских частей и японские морские пехотинцы бок о бок патрулировали заводские кварталы. Повальные обыски на частных квартирах проводились день и ночь. Арестовывалась масса людей с последующей передачей их военно-полевым судам. Эти суды были созданы приказом Чана, объявлявшим чрезвычайное положение. Государственный террор обрушился на революцию.

Белый террор был нацелен прежде всего на рабочих и коммунистов. Но репрессивная машина вскоре коснулась и представителей имущих классов. Китайская буржуазия нуждалась в кулаках уличных бандитов, чтобы справиться с «вирусом краснухи», теперь ей пришлось столкнуться с тем, что эти кулаки порой попадают по их собственным физиономиям. Французский буржуа в 1852 г. «Цитаты»

Своим заступником китайский буржуа выбрал Чан Кайши за его деловые качества. Он спас перепуганных собственников от стачек и восстаний своими методами, которые даже на Севере побоялись применить в отношении «экстремистов». Чем больше звереет «революционный генерал», тем чаще его удары попутно задевают и «приличное общество»: «Масштабную чистку красных в Шанхае давно пора приостановить..., - слышим жалобный голос банкиров, - благонравные горожане до сих пор живут в страхе быть обвиненными в экстремизме. Под предлогом борьбы с коммунистами вымогают у пристойных семей огромные суммы денег на военные расходы... Наши жалобы никто не слушает, закон бездействует... Сегодня даже миллионеры не имеют гарантии, что завтра их не арестуют, как коммунистов. Опасность красной анархии раздули до такой степени, что никто уже не находится в полной безопасности от тяжелой руки военно-полевых судов».

«В Шанхае предприниматели находятся в жалком состоянии, - так комментировала ситуацию в Китае американская пресса. - При диктатуре генерала Чан Кайши, никто не знает, что с ним будет завтра: конфискация имущества, добровольно-принудительные займы на военные расходы, тюремное заключение, а кого-то и расстреляют... Военная власть отдала команду реорганизовать Генеральную Торговую Палату Шанхая и другие общественные организации деловых кругов. Все неугодные члены правлений этих организаций «переизбираются» так, как это было в случае с профсоюзами, после чего кто-то из них попадает в темницу, кого-то ставят к стенке. На Юге добропорядочные социальные слои находятся буквально вне закона, словно красные бандиты, что это, если не самый настоящий беспредел?».

Когда ожидаемые 30 млн. юаней кредита для правительства Чана задерживались, южные «олигархи» немедленно были предупреждены людьми из окружения Чана: «Делитесь! А то сядете!». Текстильный король Жон Зонтин не пожелал откупаться и тут же был отправлен в КПЗ. Генерал не любил шутить с деньгами. Свобода Жона стоила ему 250 тыс. юаней.

Если Чан Кайши вел себя как властелин, то только потому, что прекрасно справился с поставленной перед ним задачей. Та доля, которую он стал получать из общего «котла» буржуазных интересов, не шла ни в какое сравнение с теми капиталами, которые он сумел спасти для имущих классов от революции. Куда бы ни пришла армия Чана, местные банкиры и купцы моментально «консолидировались» вокруг нее. Они знали, что делают.

Во всех промышленных центрах на Юге после Шанхайского переворота с коммунистами расправлялись такими же варварскими методами. Рабочие организации этих городов были застигнуты врасплох, растерялись и поддались панике так же, как их шанхайские товарищи.

Накануне Шанхайского переворота лидеры Коминтерна в своей прессе поставили Гоминдану следующий политический диагноз: «Болезнь заключается в нехватке в его организме крови рабочих и крестьян. Компартия обязана немедленно сделать такое вливание, чтобы резко переломить ситуацию». Страшные слова! Гоминдан действительно затребовал свою долю рабочей крови...

В Ухане информационные агентства сообщали, что из Нанкина Чан Кайши объявил о созыве «пленума ЦИК Гоминдана из «подлинных революционеров - учеников Сунь Ятсена»». На простом языке это означало, что образовался второй ЦИК Гоминдана из сторонников Чана. Какой ужас! Гоминдан раскалывается! Делегация Коминтерна, находящаяся в Ухане, спешно телеграфировала Чану: «Мы все время жаждали встретиться с Вами. Эта встреча до сих пор не состоялась из-за того, что члены нашей делегации находились в разных городах. Говорят, что Вы намерены созвать пленум ЦИК Гоминдана в Нанкине. Это явно нарушает Вашу договоренность с тов. Ван Тинвэем, согласно которой, все спорные вопросы, возникшие внутри революционного лагеря, разрешаются ЦИК Гоминдана. Очередной пленум состоится в Ухане, и Вы обязаны в нем участвовать. В нынешний тревожный момент, Ваш поступок (созыв нескольких членов ЦИК Гоминдана в Нанкине в качестве полномочного пленума) предоставляет нашим врагам повод раздувать слухи о мнимом расколе в Гоминдане. В данный момент международный империализм настолько мощно наступает на Национальную революцию Китая, что единство революционного лагеря важно как никогда... Мы просим вас отказаться от этого непродуманного решения, которое может поставить Гоминдан на грань раскола. Ответственность за раскол революционного лагеря, таким образом, будет на Вашей совести. Если Вы согласны следовать прежней договоренности с Ван Тинвэем, мы готовы приехать в Нанкин, чтобы детально обсудить с Вами все спорные вопросы между Вами и Уханем. Коммунистический Интернационал прилагает все усилия, чтобы сохранить единый фронт Национальной революции».

13 апреля 1927 г.

подпись: М. Н. Рой кланяется.

В Москве представители национальных секций Интернационала не были осведомлены о последних событиях в Китае; их рядовые товарищи по секциям и подавно понятия не имели о подлинных лицах «революционных» генералов Гоминдана. Весь день 13 апреля советская столица жила слухами о перевороте, происшедшем в далеком Китае. Вести о шанхайской резне буквально потрясли Москву. Прошел день, а официальной позиции Москвы по этому поводу не было заявлено. 14 апреля: корреспонденты мировых агентств из Москвы с нескрываемым злорадством сообщали о том, что «после долгого и упорного отрицания слухов о расколе Чан Кайши с экстремистским крылом Гоминдана сегодня Советский режим подтвердил этот факт. Советы огорчены и встревожены кровавыми конфликтами «Национально-революционной армии» с вооруженными рабочими на Юге Китая».

Руководство Коминтерна было в шоке. Вплоть до дня переворота пресса Интернационала решительно выступала против «нападок империалистов на доброе имя товарища Чан Кайши». В силу инертности бюрократической машины кампания в защиту Чана продолжалась и после переворота. 16 апреля в ЦО Коминтерна была опубликована статья Тельмана, лидера Компартии Германии, в которой он приветствовал «разгром правых сил в Гоминдане». Тельман писал так: «Чан Кайши не может не подчиняться Верховному Военному Совету, а этот Совет состоит из коммунистов и левых Гоминдановцев». Коммунисты и левые Гоминдановцы, по словам Тельмана, направляют совместные усилия «для создания демократической диктатуры всех революционных классов китайского народа». В конце своей статьи Тельман издевался над «иллюзией» империалистов на счет возможного предательства Чана.

Четыре дня спустя после переворота в ЦО Коминтерна была опубликована статья Виктора Стона из Праги, где говорилось: «Крахом закончились мечты империалистов о расколе Гоминдана и сговоре Чан Кайши с северными реакционными генералами. Ложь чистейшей воды, не имеющая под собой никакого основания». В этот же день вышел «специальный выпуск» этой газеты, посвященный китайским событиям. Передовая статья «Предательство Чан Кайши» этого спецвыпуска была написана тем же самым Виктором Стоном из Праги.

23 апреля. Пришедшее в себя руководство Коминтерна снова обрело уверенный тон в своих речах и заявило: «Измена Чан Кайши не была для нас неожиданностью».

Сохраняя хорошую мину при плохой игре, Сталин торжественно заявил: «(Последние) события полностью подтвердили правильность тактики Коминтерна». Этому наглому заявлению хором подпевала коминтерновская пресса, обратившая теперь свой огонь на «предателя Чана».

В Пекине журналист Вальтер Дуранти писал в это время свою пророческую статью, ставшую впоследствии знаменитой. В ней он пришел к следующему выводу: «Видимо, московские лидеры Коминтерна решили любой ценой восстановить единство в рядах Гоминдана, даже если ради этого им понадобится отдавать радикальных коммунистов на съедение сторонникам умеренной линии».

Коммунисты и рабочие тысячами погибали во имя единства. Они его получили - единство всех эксплуататоров против всех эксплуатируемых. Логика классовой борьбы оказывается сильнее, чем непререкаемый авторитет Москвы. Наступил час расплаты Коминтерна за свой «Блок четырех классов», который оказался чудовищной западней для китайского пролетариата. А тем временем банкиры и генералы праздновали свою победу, превознося друг перед другом свои заслуги в усмирении черни и пытаясь отхватить куски пожирнее.

Глава 10

Гоминдан раскололся: что дальше?

Шанхайский переворот нанес революции жестокий, но не смертельный удар. Громадный подъем массового движения весной-летом 1927 г. в центральном регионе Китая был еще достаточно грозной силой. Аграрное движение в деревне, рабочее движение в городах захлестнуло две наиболее активные провинции этого региона : Хунань и Хубэй. В Шанхае, несмотря на все репрессивные меры, пущенные в ход против массовых организаций, буржуазия была готова в любой момент удрать куда подальше. Режим Чан Кайши был хрупок, ему не до конца доверяли международный капитал и его китайские партнеры. «Решил ли наш генерал окончательно порвать с коммунистами? Не обыгрывает ли нас этот авантюрист?», - так ставили вопрос в шанхайской прессе западные и китайские банкиры. Их смущала антиимпериалистическая риторика, продолжавшая господствовать в официальной пропаганде Чана.

Ведущая газета деловых кругов Шанхая в своей передовице от 26 апреля предостерегающе, но любя наставляла Чан Кайши: «Мы отнюдь не недооцениваем далеко идущий замысел в действиях генерала. Но по нашему глубокому убеждению, генерал и его соратники непременно должны сделать главное - окончательно раздавить красную гадину! У Чана, надеемся, хватит твердости и решимости выполнить эту миссию. Нам, конечно, хорошо известна пословица «Рим построился не за один день». Генералу, без сомнения, предстоит совершить титаническую работу, чтобы доказать себя как человека дела».

Положение армии Чана в это время было очень тяжелым. Ряды НРА раскололись, значительная часть осталась верна национальному правительству в Ухане. Новое контрнаступление северных противников вытесняло его войска из ряда крупных городов, а г. Нанкин, где находилась резиденция Чан Кайши, постоянно обстреливался. Оставшись без поддержки массового движения, «непобедимая» Национально-революционная армия начала терпеть поражение за поражением. Нарастало явное недовольство среди солдат. В этот момент было достаточно одного крепкого ответного удара, чтобы свалить режим Чана.

Массовое движение было все еще очень и очень сильно и способно добиться многого. В этом не сомневались Чан Кайши и его друзья-банкиры, и они активно готовились к новой схватке. А массы? Массы были хорошо организованны, зато их горе-руководители из КПК решительно ничего не предпринимали без оглядки на Москву. Шанхайские события должны были быть ими изучены самым пристальным и детальным образом, чтобы иметь ответы на вопросы «кто виноват?» и «что делать дальше?». Без этого вся дальнейшая работа по организации массового движения потеряла бы смысл. И тем не менее...

21 апреля в газете «Правда» в Москве были опубликованы тезисы Сталина о вопросах китайской революции. Иосиф Виссарионович превозносил «победу» политики Коминтерна. Он писал: «Это была линия на дальнейшее развёртывание революции, на тесное сотрудничество левых и коммунистов внутри Гоминдана и в составе национального правительства, на укрепление единства Гоминдана и одновременно — на разоблачение и изоляцию правых гоминдановцев, на подчинение правых дисциплине Гоминдана, на использование правых, их связей и их опыта, поскольку они подчиняются дисциплине Гоминдана, или на изгнание правых из Гоминдана, поскольку они ломают эту дисциплину и изменяют интересам революции.

Последующие события целиком подтвердили правильность этой линии».

По мнению Сталина, вся надежда теперь оставалась только на Левый Гоминдан. Под руководством левого крыла Гоминдана китайские рабочие и крестьяне должны довести войну с империалистами до победного конца. Сталин считал, что «переворот Чан Кайши знаменует собой отход национальной буржуазии от революции, нарождение центра национальной контрреволюции и сделку правых гоминдановцев с империализмом против китайской революции.

«Переворот Чан Кайши означает, что в южном Китае отныне будут два лагеря, два правительства, две армии, два центра — центр революции в Ухане и центр контрреволюции в Нанкине...

«Но из этого следует, что политика сохранения единства Гоминдана, политика изоляции правых внутри Гоминдана и использования их для целей революции уже не отвечает новым задачам революции. Эта политика должна быть заменена политикой решительного изгнания правых из Гоминдана, политикой решительной борьбы с правыми, вплоть до полной их политической ликвидации, политикой сосредоточения всей власти в стране в руках революционного Гоминдана, Гоминдана без правых его элементов. Гоминдана, как блока между левыми гоминдановцами и коммунистами.

«Из этого следует, далее, что политика тесного сотрудничества левых и коммунистов внутри Гоминдана приобретает на данном этапе особую силу и особое значение, что это сотрудничество отражает складывающийся союз рабочих и крестьян вне Гоминдана, что без такого сотрудничества невозможна победа революции.

«Из этого следует, дальше, что основным источником силы революционного Гоминдана является дальнейшее развёртывание революционного движения рабочих и крестьян и укрепление их массовых организаций революционных крестьянских комитетов, профсоюзов рабочих и других массовых революционных организаций, как подготовительных элементов Советов в будущем...».

Идея о Советах неактуальна на данном этапе Китайской революции, и Сталин объясняет почему:

«Оппозиция требует немедленного создания Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов в Китае. Но что значит создать Советы теперь?

«Во-первых, их нельзя создать в любой момент, — они создаются лишь в период особого подъёма революционных волн.

«Во-вторых, Советы создаются не для болтовни,— они создаются прежде всего как органы борьбы против существующей власти, как органы борьбы за власть. Так было дело в 1905 году. Так было дело в 1917 году.

«Но что значит создание Советов в данный момент в районе действия, например, уханского правительства? Это значит дать лозунг борьбы против существующей власти в этом районе. Это значит дать лозунг к созданию новых органов власти, дать лозунг борьбы против власти революционного Гоминдана, куда входят и коммунисты, блокирующиеся с левыми гоминдановцами, ибо никакой другой власти, кроме власти революционного Гоминдана, нет теперь в этом районе.

«Это значит, далее, смешивать задачу создания и укрепления массовых организаций рабочих и крестьян в виде стачечных комитетов, крестьянских союзов и комитетов, советов профсоюзов, фабрично-заводских комитетов и т.д., на которые уже теперь опирается революционный Гоминдан, с задачей создания советской системы, как нового типа государственной власти, взамен власти революционного Гоминдана».

Почему шанхайские рабочие не смогли дать бой перевороту Чана? Сталин заявил, что вопрос сам по себе нелеп:

«Оппозиция недовольна, что шанхайские рабочие не приняли решительного боя против империалистов и их приспешников.

«Но она не понимает, что революция в Китае не может развиваться быстрым темпом, между прочим, потому, что международная обстановка теперь менее благоприятна, чем в 1917 году (нет войны между империалистами).

«Она не понимает, что нельзя принимать решительный бой при невыгодных условиях, когда резервы еще не подтянуты, так же как, например, большевики не приняли решительного боя ни в апреле, ни в июле 1917 года.

«Оппозиция не понимает, что не избегать решительного боя в невыгодных условиях (когда его можно избегнуть), — значит облегчить дело врагов революции».

Разумеется, коммунистам ни в коем случае уйти из Гоминдана нельзя:

«Оппозиция считает нецелесообразным участие компартии в Гоминдане. Оппозиция считает, стало быть, целесообразным уход компартии из Гоминдана. Но что значит уход компартии из Гоминдана теперь, когда вся империалистическая свора со всеми ее прихвостнями требует изгнания коммунистов из Гоминдана? Это значит покинуть поле битвы и бросить своих союзников в Гоминдане на радость врагам революции. Это значит ослабить компартию, подорвать революционный Гоминдан, облегчить дело шанхайских Кавеньяков и отдать знамя Гоминдана, самое популярное из всех знамён в Китае, в руки правых гоминдановцев».

До 1929 г. вся дискуссия между большинством ЦК ВКП(б) и Левой оппозицией, в частности по Китайской революции, так и не стала достоянием не только широких китайских масс, но даже таких лидеров КПК, как Чен Дусю. Китайские коммунисты смутно слышали, что против большевиков выступают несколько бузотеров - бывших меньшевиков. В то же время статьи Сталина и Бухарина перечитывались ими от первой до последней строки.

В более грубой форме защищали официальную политику Коминтерна новоиспеченные «большевики» из национальных секций. Один из них, E. Eichenwald, доказывал, что «болтовня о том, что якобы ничего не было предпринято, чтобы предупредить возможную измену Чана, это ложь... КПК проводила широкую кампанию по разоблачению Чан Кайши буквально накануне его предательства... Компартия активно старалась вооружать массы... Конечно, можно и нужно разобраться, были ли принятые меры достаточными. Но призыв к шанхайским и нанкинским массам предотвратить готовящееся предательство Чан Кайши был бы безумием. Это красивый, но пустой жест, не более того. Только левацкие болтуны могут пойти на этот безответственный, если не сказать безмозглый шаг. Когда в Шанхае стояло несколько десятков тысяч иностранных войск и несколько десятков их военных кораблей, ни в коем случае нельзя было поддаваться на провокацию! Вот что главное. Нужно было выждать более выгодный для нас момент. Переворот Чана происходил при всестороннем содействии империалистов как в политическом, так и в военном отношении. Как можно после этого говорить о каком-то «предотвращении»? Понимают ли эти демагоги, что несут?...».

Бухарин в это время занимался тем, что исправлял свои старые статьи о Гоминдане, чтобы не выглядеть слишком глупо. В своей статье, опубликованной сразу после шанхайского переворота, Бухарин снова пророчил: «После того как массы поймут, что именно Компартия давно ведет кампанию против правых реакционеров в Гоминдане, авторитет КПК наверняка повысится». Слегка осудив КПК за то, что она «зря спрятала оружие», он добавил: «Нам надо признать тот факт, что, даже если китайские коммунисты сделали бы все, что от них зависело, на данном этапе они все равно не победили бы Чан Кайши... За один день империалисты потопили бы рабочее выступление в крови».

Уханьское правительство, по мнению лидеров Коминтерна, «не только ведет борьбу с империализмом и его китайскими марионетками - генералами, но и с пережитками феодализма... В его намерения входит демократизация Китая и создание власти трудящихся масс... Оно уже поставило в повестку дня аграрный вопрос». Одним словом, Гоминдан почти стал «коммунистическим Гоминданом».

27 мая Троцкий в своей статье «Пора понять, пора пересмотреть, пора изменить» отметил, что «…после того, как национальная буржуазия, использовав Гоминдан и нашу политику в Гоминдане, разгромила рабочих, так называемый левый Гоминдан, которому по-прежнему подчинена компартия, обращается с воззваниями, в которых провозглашает, что «крестьяне, рабочие, предприниматели, купцы – все являются союзниками национальной революции… Гоминдан ставит перед собой задачу не только освободить рабочих и крестьян, но и промышленников и купцов от угнетения». (прим. Троцкого: см. скрытую от печати телеграмму ТАСС от 25 мая из Ханькоу (т.е. Уханя. Прим. переводчика) – Бюллетень не для печати №117). Именно поэтому левый Гоминдан требует от рабочих соблюдения «революционной дисциплины» - по отношению к промышленникам и купцам. Левый Гоминдан запрещает профессиональным союзам арестовывать контрреволюционера, - как он запрещает крестьянам захватывать помещичью землю. Сбитая нами с толку китайская компартия помогает в этом Гоминдану.

Шаг за шагом события разбивают политику, основанную на иллюзиях, на соглашательстве, на игнорировании классовой борьбы, на блоке четырех классов…».

Резолюции Бухарина Троцкий противопоставил в этой статье следующие лозунги:

«Крестьянам и рабочим не верить вождям левого Гоминдана, а строить свои Советы, объединяясь с солдатами.

Советам вооружать рабочих и передовых крестьян.

Коммунистической партии обеспечить свою полную самостоятельность, создать ежедневную печать, руководить созданием Советов.

Земли у помещиков отбирать немедленно.

Реакционную бюрократию искоренить немедленно.

С изменяющими генералами и вообще контрреволюционерами расправляться на месте.

Общий курс держать на установление демократической диктатуры через советы рабочих и крестьянских депутатов».

Эта статья не была опубликована…

Оставим московскую дискуссию пока в стороне и посмотрим, кто есть кто в этом «Левом Гоминдане».

Ван Тинвэй. Самый что ни на есть болтун крупного калибра, любитель резких фраз и пустых обещаний. Еще год назад в Кантоне его без особого труда решительный Чан заставил немедленно эмигрировать в Европу. Только недавно коммунисты с трудом уговорили его вернуться, чтобы возглавить революцию.

Сюй Цзянь. Одновременно он являлся истовым приверженцем Конфуцианства и «истинным христианским коммунистом». Сюй был известен тем, что сегодня он может призывать народ «истребить всех империалистов до последнего», завтра же он сбежит при первом же намеке на опасность.

Гу Мынюй. Этот «революционер» еще в мае 1925 г. назвал аграрное движение «сборищем бандитов, бездельников и балбесов». И он же на тот момент являлся главным редактором ЦО «Коммунистического Гоминдана»!

Сунь Ко. Сын покойного Сунь Ятсена. Товарищ Сунь Ко отличился умением одновременно придерживаться сразу нескольких противоположных взглядов. Даже его коллеги в ЦИК Гоминдана презрительно назвали его «жуликоватым фокусником».

Вот эти господа и были властным ядром «Левого Гоминдана», после измены Чана.

В Нанкине буржуазия нашла своего заступника в лице Чан Кайши. В Ухане эта самая буржуазия прибегала к услугам генерала Тан Шэенчжи. Тан был влиятельным землевладельцем в провинции Хунань. К тому времени Торговая Палата Уханя и все знатные люди уже находились под его защитой. Огромное влияние генерала Тана признал сам Бородин.

Американская левая журналистка Anna Loadist Strong однажды задала Бородину такой вопрос: «Кто в Уханьском правительстве доминирует? Лидеры Гоминдана или же все-таки военные?».

Бородин, по словам Strong, «громко засмеялся. Он сказал: «Вы когда-нибудь видели, как удав глотает кролика? Кролик всем телом дрожит, знает, что его съедят, но все равно не перестает делать какие-то движения, надеясь перехитрить удава. Вот в этом кролике все Гоминдановские лидеры»».

Strong дальше объясняла: «Он (Бородин) хотя и сотрудничал с этими радикальными интеллигентами, помогал им создавать Уханьскую власть, но не питал иллюзий по поводу их политического мужества. Для этой публики Бородин был единственным источником решимости и воли «завершить революцию»».

Когда однажды мисс Strong на встрече с Бородиным и Чен Дусю сказала им, что в свое время она слишком поздно оказалась в России, чтобы участвовать в революции, «поэтому поспешила приехать в Китай». «Бородин весело сказал Чену, что «мисс Strong все время не везет. В Россию приехала поздно, в Китай рановато».

Прессу всего мира - прежде всего коминтерновскую - захлестнуло море сообщений из «красного Уханя».

Один из представителей Коминтерна в Китае, член компартии Франции в газете «Юманите» писал следующее: «Сила революционного правительства и Гоминдана целиком заключается в поддержке рабочих и крестьянских масс... Единые профсоюзы и их трехмиллионные члены безоговорочно подчинены Национальному правительству. Союзы крестьян со своими 15 млн. членами поддерживают Национальное правительство... Все эти силы сплотились вокруг знамени Гоминдана, и борются за освобождение страны от империалистического угнетения, ликвидацию феодализма и реакционных генералов, за осуществление социализма... Цель этой борьбы - направить китайскую экономику по некапиталистическому пути».

Сталин, Браудер, Дульо и прочие коминтерновские вожди перепутали две вещи: одно дело, что массы поддерживают Ухань, другое дело, что Ухань совсем не поддерживает массы с их «вольностями». Задним числом Бородин так описывал реальную ситуацию в Ухане: «Весь мир думал, что Ухань «коммунистический». На деле в Ухане правили левые Гоминдановцы. Эти люди не были большевиками, и даже социал-демократами. Уханьские генералы все время бешено выступали против каждого начинания социалистического направления, и они всегда побеждали».

Пресса Коминтерна утверждала, что «основная черта данного этапа заключается в коренном противоречии двух центров (контрреволюционного центра Нанкина и революционного центра Уханя)». Спустя несколько месяцев, и она сообщит своим читателям, что «генералы Уханя не унимаются в своих попытках взять под контроль профсоюзы... революционные генералы мало чем отличаются от контрреволюционных генералов, если между ними вообще есть какие-нибудь различия... В конце концов Уханьские лидеры встали на колени перед контрреволюцией».

КПК в своем позднее официально изданном учебнике о революции 1925-1927 гг. так проанализировала ситуацию в Ухане летом 1927 г.: «Разрыв левого крыла Гоминдана с его правым крылом не привел к торжеству единого фронта рабочих, крестьян и мелкой буржуазии. Не только буржуазия, но и старая сельская аристократия не потеряла прежние привилегии. Политическое противостояние в Ухане носило классовый характер: демократическая революция рабочих и крестьян противостояла контрреволюции имущих классов. Измена Уханьской власти была заранее очевидна». Таково было истинное положение вещей.

Доминирующая группировка Сталина и Бухарина в Коминтерне настаивала на одном - толкать левое крыло Гоминдана дальше налево, что в конечном счете, по ее мнению, привело бы к появлению «демократической диктатуры рабочих и крестьян» в Китае. Как и предполагалось Левой оппозицией, подчинение Компартии «левому крылу» буржуазной партии Гоминдан оказалось также преступно, как раньше подчинение КПК «центристской фракции» Чан Кайши в Гоминдане. И тогда и сейчас эта политика не дает коммунистам и массовому движению самостоятельно развиваться.

По мнению Москвы, Гоминдан вовсе и не являлся буржуазной партией. Мало того, это даже не партия, а «революционный парламент». В нем враждующие классы стоят в одной колонне, объединенные общими целями. Ухань, таким образом, рано или поздно - если коммунисты и их сторонники наберутся достаточного терпения - встанет на путь «некапиталистического развития». Судьба революции, таким образом, находилась в руках лидеров «резко полевевшего Гоминдана» в Ухане.

Глава 11

Деятельность «Революционного центра»

Руководство Коминтерна хвасталось тем, что шанхайский переворот предвиделся им давно, что и доказывало его (коминтерновскую) мудрость. Правда, предотвратить переворот не удалось из-за «непреодолимых трудностей». Левые Гоминдановцы в своем открытом обращении к народу по этому поводу оправдывались так: «Нам давно были известны интриги Чана. К сожалению, мы не смогли остановить его вовремя. Произносим наши искренние сожаления трудящимся». «По нашей оплошности такой чуждый элемент как Чан Кайши, попал на важный военный пост, что и привело к нынешней бедственной ситуации. Ради сохранения единства в наших рядах, мы долгое время, скрепя сердце, закрывали глаза на его незаконные действия. Мы считали, как оказалось ошибочно, что действуем во благо революции».

В это время Москва уже вовсю яростно обличала коварного предателя Чан Кайши. Еще три недели назад вся пресса Коминтерна защищала генерала от тех, кто называл его проводником контрреволюции. Теперь же ею опубликованы подробные данные о белом терроре, проводившимся армией Чана еще в 1926 г. Делегация Коминтерна в Китае публично перечисляла конкретные имена жертв, места и даты случаев белого террора (недавно эта же делегация воспевала «полное единение революционной армии с народом»!). «Контрреволюционные действия Чан Кайши дошли до того, - читаем в заявлении делегации Коминтерна, сделанном после переворота в Шанхае, - «что он создал свое карманное «Национальное правительство» в Нанкине. Это превзошло все его прежние преступления, в т.ч. кантонский переворот 20 марта 1926 г., притеснение левого крыла в Гоминдане, репрессии против массового движения рабочих и крестьян на Юге и резню шанхайских рабочих. Мы были глубоко потрясены этими событиями. Но в наших сердцах теплилась надежда, что Чан таки не посмеет открыто встать на путь измены. Национальная революция переживает судьбоносный период, и единство необходимо, как никогда; поэтому нам нужны все участники антиимпериалистической борьбы, пусть некоторые из них даже не вполне надежны... Но Чан не ограничился репрессиями против рабочих и крестьян, распоясавшись, он поднял руку на Гоминдан и Национальное Правительство! Когда Чан созывал Пленум своего карманного ЦИК Гоминдана, мы сразу же телеграфировали ему, чтобы он не делал этого, и передал бы все спорные вопросы на рассмотрение легитимному ЦИК Гоминдана, что соответствовало его договоренности с Ван Тинвеем. А также выразили нашу готовность выехать к нему для обсуждения способов сохранения единства революционных сил в антиимпериалистической борьбе, при условии, что он не выступит против ЦИК Гоминдана. Чан, проигнорировав наше предложение, продолжал свое черное дело».

Судя по этому тексту, лидеры Коминтерна заняли такую позицию: пока человек не назовет себя белым, его можно смело принимать за красного. Чан оказался врагом, но остался еще Ван Тинвэй, вроде надежный. Ван и в самом деле был несколько обижен на Чана. Генеральская шашка оказалась эффективнее в усмирении масс, чем болтовня Вана. Медлительность и мягкотелость последнего портили его имидж сильного политика в глазах буржуазии. Чувствуя холодок во взгляде со стороны элиты общества, Ван начал терять выдержку. Сначала он решил показать свои мускулы: 17 апреля 1927 г. Уханьское правительство сняло Чана и его сподвижников со всех постов, одновременно исключив их из партии. После этого все стали ждать похода на мятежников. Момент подходящий: армия Чана не консолидирована, несет большие потери на северном фронте, в ее рядах растет неуверенность и недовольство. Казалось, налицо все условия для разгрома Чана.

Ничего подобного не произошло. Лидеры Уханя не уставали уверять, что антинародный режим Чана падет сам собой. Бородин в своем интервью японскому журналисту оптимистично заявил: «Нет ни малейшей необходимости в этом варианте (т.е. в походе против Чана). Режим мятежников разлагается, Чан пошумит еще денек-другой и наступит конец». Он только забыл сказать, чей конец наступит. Чан тоже не собирался нападать на Ухань. «Пошумит еще денек-другой и наступит конец», - рассуждал про себя реалистичный генерал. Много позже Бородин признал, что «формально раскол (Гоминдана) был налицо, причем он усугублялся личной взаимной неприязнью и борьбой за власть между группировками Нанкина и Уханя, но между ними (с начала до конца) были сохранены негласные связи. У них было много причин, чтобы рассориться окончательно, но нечто более существенное объединяло их».

Чтобы устоять, решило Национальное правительство Уханя, совсем не обязательно вступать в смертельную схватку с Чаном, главное - отвоевать Север. «И тогда у нас будет политический вес, с которым должны будут считаться, в том числе Чан Кайши и Ко», - так объяснил Бородин. Вскоре Уханьские войска двинулись в сторону северной провинции Хэйнан. Пока левым министрам пришлось уживаться с массовым движением. Пока.

К моменту шанхайского переворота достигло своего пика аграрное движение в центральной части страны. Крестьяне прямыми действиями боролись за землю с землевладельцами. Формальное лидерство движения осталось за Уханем, и мы увидим, какими губительными бывают результаты, когда руководство социальной революцией оказывается в руках мелкой буржуазии.

С 1925 г. международный капитал в Китае ушел в глухую оборону, отбиваясь от наступления масс. Но по мере нарастания «конструктивной силы» в лице Чан Кайши, ситуация начала меняться. Шанхайский переворот ускорил этот процесс. Последние события в Китае комментировались империалистами таким образом: «Период (нашего) отступления закончен» (японский премьер-министр); «налицо кардинальное изменение политического климата Китая» (британская пресса). Одновременно продолжалась переброска иностранных военных сил в Китай. К концу апреля 1927 г. на реке Янцзы стояло до 42 военных кораблей стран Европы, США и Японии. Конструктивный диалог удобнее вести с позиции силы.

В Ухане лидеры левых Гоминдановцев тоже старались не отставать от жизни: для начала срывались антиимпериалистические лозунги со стен на улицах города, а дальше - больше. Имущество иностранной диаспоры, в первую очередь церкви, захваченные революционными массами, возвращались их прежним владельцам. Профкомитет провинции Хубэй принял решение об ограничении полномочий своей рабочей дружины, особенно по отношению к иностранцам. На встрече с генеральным консулом США в Ухане и делегацией американских предпринимателей министр иностранных дел Национального правительства уверял их в «безусловном подчинении революционной дисциплине рабочего класса», а также в «проведении комплексных мер, направленных на восстановление нормальной деловой атмосферы». В г. Чанша стачка на предприятиях американского капитала (рабочие возмущались тем, что военные корабли США помогали Чан Кайши) была запрещена правительством. Чаншайские рабочие были вынуждены уйти из захваченных ими офисов американских компаний. Как объяснялось в официальном постановлении Национального правительства по этому поводу, «любая самодеятельность масс, независимая от своего конкретного содержания, наверняка причиняет вред единому фронту, что в свою очередь наносит удар по антиимпериалистической борьбе... такие действия ...нужно немедленно исправлять и впредь не допускать их повторения».

Ухань энергично взялся за поиски союзников среди ведущих держав. Надежды на США не оправдались, оставалась Япония. ЦО Гоминдана в те майские дни настрочил столько лестных замечаний в адрес Токио, что невольно возникала мысль, что именно Япония, а не Советская Россия своими средствами и вооружениями помогает Китайской революции. 9 мая 1927 г. японская армия вторглась в восточную провинцию Китая Шаньдун, что было как гром среди ясного неба для «Левого Гоминдана». В ее руках оказались железные дороги и центр провинции - г. Дзинан. В тот же день премьер-министр Британии Чемберлен в своей парламентской речи торжественно поздравил доблестных воинов Японии с успехом. Чемберлен заявил, что: « ... Меньше двух месяцев назад казалось, что Гоминдан и его армия в ближайшее время объединят Китай, но Чан Кайши сорвал этот план. (...) Коммунисты уничтожаются руками Гоминдана, их организации в Шанхае, Кантоне и др. городах разгромлены. Ведущие лидеры экстремистов ликвидируются, и вообще Гоминдановцам нет равных в деле борьбы с коммунистами. А дни Уханьской власти в ее нынешнем виде сочтены».

26 мая дипломатические отношения Британии с СССР были прерваны. Международное положение СССР резко ухудшилось. Москва рассчитывала на победу Китайской революции, чтобы сдерживать британский империализм, ради этой цели и затевалась великая любовь с Гоминданом, и вот результат. Пожалуй, пора менять курс? - Нет уж. Советская бюрократия продолжалась молиться на Ухань до последнего.

Не так давно иностранные войска в Китае способны были лишь на грозную позу, нынче они опять превратились в едва ли не решающую силу в этой стране. «Революционная демократия» ахала и охала, но сделать ничего не могла. Вместе с ней сокрушался Рой, приехавший на замену бывшего главного эмиссара Коминтерна в Китае Войтинского: «Иностранные военные корабли теперь добрались и до Уханя. Этот революционный центр фактически находится в осаде.... город наводнили матросы ВМФ империалистических держав, которые тем самым недвусмысленно дают понять Уханю, что его песенка спета. Революционное правительство Уханя унижено и малейший предлог достаточен, чтобы его свергли империалисты...».

Ухань действительно был унижен. Месяц назад к нему относились с уважением и даже со страхом. Переворот Чана и «дипломатичность» левых Гоминдановцев не оставили от всего этого никакого следа. Чувствуя насмешливые взгляды из Лондона, Токио и Парижа, «революционный Гоминдан» сожалел и досадовал и... продолжал разыгрывать важный вид перед своей единственно верной публикой - КПК и ее московскими вождями. «В течение трех месяцев», - заявил министр иностранных дел Уханя Чен Иоджин - «Наши войска освободят Пекин. Тогда мои слова не будут так игнорироваться Чемберленом, как сейчас... наша победа близка...».

Уханьские предприниматели напряженно наблюдали за действиями Чан Кайши. Один тот факт, что профсоюзы легально существуют при Уханьской власти подтолкнул их в сторону Чана, для которого хороший профсоюз - мертвый профсоюз. Пример шанхайской буржуазии вдохновлял их Уханьских коллег также перейти в контрнаступление. Множились локауты фабрик и магазинов. Отток благородных металлов в приморские города, такие как Шанхай и Кантон, принимал в это время в центральном Китае чудовищный размах.

В деревне ростовщики припрятывали наличные деньги, отказывая крестьянам в кредитах. Многие из-за нехватки денежных средств не могли вести посевные работы. В то же время крестьяне не имели достаточных запасов зерна, чтобы просуществовать до нового урожая, а цены на рис взвинтились посредниками так, что это угрожало голодом в центральной части страны.

В экономическом саботаже активно участвовал и иностранный капитал. Под его давлением южная буржуазия настолько сократила торговлю с центральными провинциями, что фактически можно говорить об эмбарго в отношении Уханя. В мае 100 тыс. Уханьских рабочих потеряли работу в результате локаутов, в июне эта цифра достигла 160 тыс. Буржуа предпочитают пойти на банкротство, чем на уступки рабочим.

Опыт Октябрьской революции показывает, что, только взяв власть в свои руки, пролетариат может дать достойный отпор буржуазии. Национализация промышленности и централизация управления ею в руках рабочей власти могли в значительной мере смягчить последствия саботажа и эмбарго даже в условиях гражданской войны. Конфискация зерна и денежных средств у сельских богачей для развития крестьянских кооперативов имела бы громадную поддержку в деревне, жаждущей перемен. Но для осуществления этих мер было необходимо установление диктатуры пролетариата в форме Советов рабочих и крестьянских депутатов. А это было немыслимо как для левых министров Уханя, так и для их московских друзей.

Коминтерновское руководство уговаривало Ухань пойти на национализацию промышленности, банков и крупной торговли; Ухань, в свою очередь, уговаривал «Генеральную Торговую Палату Уханя» - самую авторитетную организацию местной буржуазии - прекратить свой саботаж, взамен он обещал «обуздать» массы в их «перегибах». «Вы разоряете всю промышленность!», - вопили неистовым голосом левые министры несговорчивым рабочим. - Так чего требовали рабочие?

С января до апреля 1927 г. в Ухане портовые рабочие добились повышения зарплаты с 3 до 7 юаней поденно; женщины и дети текстильной промышленности в это время стали получать 0,2 юаня вместо 0,12 юаня; рабочие спичечных фабрик вместо 0,05 юаня стали получать 0,16 юаня в день, а их рабочее время был сокращено до 12 часов в сутки; рабочие шелковой промышленности весной 1927 г. работали уже «всего лишь» 12 часов вместо недавних 17 часов в сутки. Все эти улучшения жизни рабочих были завоеваны исключительно на волне победоносных стачек. Несмотря на то, что средний уровень месячной заработной платы Уханьских рабочих с 10 юаней поднялся до 14 юаней, эта цифра все еще значительно отставала от официального прожиточного минимума, который составлял 27,46 юаня на одну семью из четырех человек. Даже высококвалифицированный рабочий не получал больше чем 20 юаней в месяц.

Проблема с рабочим временем оставалась остро актуальной. Дети, из которых многие были не старше 10 лет, работавшие столько же времени сколько и взрослые, получали обычно не больше 0,1 юаня в день; официально установленный 8-часовый рабочий день для детей игнорировался их хозяевами. В конце июня 1927 г. социальное исследование, проведенное Департаментом Гоминдана по трудовым вопросам, показало, что работники торговой сферы трудились больше 12 часов в сутки, причем сами работники еще не смели выдвигать лозунг о 8-часовом рабочем дне и лишь требовали заменить 17-часовой рабочий день на 15-часовой, 16-часовой на 14-часовой, 14-часовой на 12-часовой. Ученики на фабриках и в магазинах остались при своем прежнем рабском положении, их требования удовлетворились в еще меньшей степени, чем требования остальных рабочих.

В марте 1927 г. на пресс-конференции группы Уханьских профлидеров был задан вопрос о том, что они думают о «необоснованных требованиях рабочих». Они, смеясь, ответили, что сами - а это были рабочие от станков - всю жизнь хотели узнать, где обоснование всего на свете. «Боссы бесятся с жиру, мы пухнем с голоду. Может пора покончить с этими обоснованиями?»- отвечали они вопросом на вопрос.

В глазах левых министров попытка «покончить со всеми этими обоснованиями» есть неслыханное нахальство черни. Еле сдерживая гнев, они возмущенно указывали на «перегибы», которые необходимо исправить. Под это словечко попадали и самосуд голодных горожан над спекулянтами рисом, и взятие рабочими заводов в свои руки, чтобы наладить производство самостоятельно (г. Ханяан), и контроль рабочих за ценами на продукты (г. Пусин), и экспроприация зерна крестьянами у землевладельцев (в начале лета 1927 г. эти акции прокатились по всему Центральному Китаю), и появление контрольных пунктов, созданных дружинниками рабочих и крестьян на главных дорогах с целью прекратить нелегальный вывоз зерна спекулянтами. Одним словом: рабочие и крестьяне ХОТЕЛИ ЖИТЬ, это и было тот пресловутый ПЕРЕГИБ.

Реакция Левого Гоминдана не заставила себя ждать. Приказом Ван Тинвэя были распущены кооперативы на 15 заводах и фабриках г. Ханьян, городской комитет Гоминдана Ханьяна также был распущен за его примиренческое отношение к этим перегибам. В конце апреля было обнародовано постановление правительства о лишении профсоюзов судебных и полицейских полномочий. Теперь профсоюзы могли наказывать только своих членов. Исполнительный секретарь профсоюзов провинции Хубэй Сиан Чуонфа (член КПК) по поручению правительства призывал рабочих «проявить сознательность» и «временно прекратить борьбу с капиталистами».

Рабочие организации за последние два года успели много сделать: их усилиями открывались школы, поликлиники и больницы для рабочих, освобождались домашние рабы, организовалась помощь безработным, подавлялись контрреволюционеры. По словам одного европейского очевидца, «во многих местах центральных провинций, ни одного решения властей не проходит без согласия профсоюзов». Теперь же на профсоюзы пытаются надеть смирительную рубашку с надписью «единый фронт». Сомнение в сердцах рабочих росло. В Ухане рабочие одного оборонного завода на встрече с делегацией профсоюзов Советской России буквально осаждали гостей вопросами:

«Скажите, пожалуйста, когда у вас была революция, как Вы поступали с саботажем богачей? Вы их терпели, или...».

«Когда у вас была революция, Ваши рабочие сразу же стали хозяевами, или же им пришлось терпеть буржуев во имя победы революции?».

Нам неизвестно, что ответили на эти вопросы советские делегаты. Должны быть, многие (если не все) из них прошли революционную школу 1917 года. Говорили «старые большевики» что думали, или пересказывали какую-то казенщину своим китайским братьям? Мы не знаем. Но мы знаем точно, что Уханьские рабочие сделали все, чтобы защитить «революционный центр». «Собственными глазами видела»,- сообщает нам журналистка Strong,- «на Уханьских заводах люди каждый день работают по тринадцать-семнадцать часов, особенно на оружейных заводах. Дети по прежнему работают больше десяти часов в день. Мне говорят в профсоюзах, что Ухань находится в блокаде, и нельзя подрывать его экономику».

20 мая ЦИК Гоминдана от своего имени распространил программный документ, называвшийся «Классовая природа нашей революции». Вот несколько отрывков из этого любопытнейшего документа:

«Победа революции зависит от того, настолько велика у нее поддержка со стороны буржуазии, а позиция буржуазии, в свою очередь, определяется доброжелательностью рабочих и крестьян в отношениях с нею как со своей союзницей.

«В последние годы рабочие и иные массовые организации были опьянены своими успехами и до сих пор не осознают допущенных ими ошибок, что весьма печально... Не заботясь о перспективах революции, они постоянно пренебрегают интересами своих союзников, таких как промышленная и торговая буржуазия. Рабочие и крестьянские организации не перестают требовать от своих работодателей немыслимых уступок, сопровождая свои требования угрозами и даже насильственными захватами имущества буржуазии. Предприниматели ощущают себя вне закона, потому что лишены права на защиту личности и имущества. В результате, они усомнились в благородной цели революции и считают, что революция угрожает их безопасности и благосостоянию. Уход их из революционного лагеря приведет к политической изоляции рабочих и крестьян. Основа революции, таким образом, разрушится.

«Наша партия... не имеет права допустить политическую изоляцию рабочих и крестьян, хотя это происходит из-за их собственной несознательности и отсутствия грамотного руководства в их рядах, и в полной мере берет на себя ответственность за защиту интересов буржуазии в качестве союзницы революции. Наша политика основана на единстве всех революционных классов в борьбе с общим врагом - империализмом. Это единство обеспечит всем классам, участвующим в революции, равные завоевания в будущем, после нашей победы. Во имя этой великой цели, Национальное правительство считает, что оно обязано принять следующие неотложные меры:

1). Обязать министерство труда и местные власти при разрешении трудовых споров опираться исключительно на постановление правительства об организации принудительных арбитражей;

2). Принять закон о труде. Установить максимум рабочего времени... Индексировать зарплату рабочих в соответствии с инфляцией; конкретизировать меры по защите прав рабочих;

3). Запретить необоснованные требования отдельных рабочих, особенно их попытки вмешиваться в управление предприятиями... Все их требования должны рассматриваться прежде всего на совместном совещании представителей профсоюзов и заводской администрации. Уполномочить это совещание корректировать требования рабочих;

4). Запретить профсоюзам и их дружинам налагать штрафы на работодателей, угрожать их безопасности; не допускать и любые другие формы незаконного давления на собственников».

Кажется, в этом документе «революционного Гоминдана» было сказано все, чтобы наглядно показать его буржуазную суть. И, тем не менее, коммунисты снова пошли навстречу своим будущим палачам. Профсоюзы по указанию КПК вскоре после опубликования этого документа приняли следующие меры самоограничения:

1). Любой рабочий, нарушающий революционную дисциплину, немедленно наказывается;

2). Наиболее серьезные нарушители передаются официальным властям для дальнейшего разбирательства;

3). Профсоюзы не должны предпринимать репрессивных мер против любого нерабочего человека.

Коммунисты в своих заводских организациях призывали своих сторонников «не забывать об интересах союзников: промышленной и торговой буржуазии», поэтому «дисциплина, товарищи, еще раз дисциплина!».

При поддержке Коминтерна и КПК левые Гоминдановцы разыгрывали роль третейского судьи, стоящего над классами и представляющего интересы сразу всех классов, кроме «кучки компрадоров». Только одно обстоятельство выпирало, как шило из мешка: постоянно приходилось жертвовать почему-то одними рабочими и крестьянами, в то время как их буржуазные союзники всячески ублажались. «Как ни крути, национально-демократической революции без буржуазии не получится»,- утешали себя лидеры КПК. Как будто само собой разумеется, что тяжесть «буржуазной революции» ложится исключительно на рабочих и крестьян. Все эти мелкобуржуазные социалисты типа левых Гоминдановцев никогда так ясно не показывают свою классовую несостоятельность, как во время революционного подъема масс. Сами левые Гоминдановцы постоянно осознавали эту несостоятельность и интуитивно примыкали к тому, кто посильнее. Осознавали ли это московские бюрократы?...

По аграрному вопросу левые Гоминдановцы поступили примерно так же, как в отношении буржуазии. Сталин предсказал решимость Гоминдана в аграрном вопросе, прогноз сбылся... с точностью до наоборот.

Правительство «революционной демократии» использовало неиссякаемую революционную энергию масс, которые бросил в его объятия Коминтерн. Чтобы не потерять доверие масс, левые министры не скупились на радикальные высказывания: в своей революционной фразеологии Ухань зашел так далеко, что некоторые его постановления походили на резолюции Коминтерна. По аграрному вопросу правительство высказывалось следующим образом: «Наша партия всегда защищает интересы крестьянства, без сознательной поддержки которого победа революции невозможна... Только тогда, когда не будет угнетения крестьян имущими классами, можно считать освобождение крестьянства окончательным и бесповоротным». В заявлении правительства от 19 марта 1927 г. говорилось, что «революция неизбежно вызовет колоссальные потрясения в деревне. Взятие власти в деревне самим крестьянством, уничтожение землевладельцев, контрреволюционеров и других социальных паразитов - единственный путь к победе революции... Если крестьяне не получат землю, они не пойдут за нами до конца....».

Левые Гоминдановцы даже выдвинули лозунг «вооружить крестьян!» и объяснили, что «победа в борьбе за землю требует вооружения крестьян. Частные армии крупных землевладельцев должны быть разоружены, а их оружие должно быть передано в руки крестьян. Наша партия обязана предоставить возможность крестьянам свободно и дешево скупать оружие. Т.е. мы должны обеспечить вооружение крестьян, это будет гарантией победы над реакцией в деревне и победы демократии над феодализмом вообще».

Разрыв между словом и делом Гоминдана объясняется тем, что в эпоху господства крупного капитала мелкая буржуазия больше не способна играть самостоятельную роль на политической арене. Радикальная аграрная реформа рано или поздно должна замахнуться на земельную собственность городской буржуазии, которую та не отдаст без боя. Наиболее радикальная часть Гоминдана могла бы пойти за пролетариатом, как левые эсеры в свое время пошли за Октябрьской революцией. Но китайский рабочий класс, в отличие от своих русских братьев в 1917 г., был лишен зрелого марксистского руководства, и не смог повести за собой широкие слои эксплуатируемых. Мало того, по вине своего руководства он сам плелся в хвосте у мелкой буржуазии. В этой ситуации единственно волевым классом оказался крупный капитал, все это время именно он и диктовал свои условия Уханьским радикалам, пока те не помогли ему окончательно растоптать революцию, утопив ее в крови.

Вернемся к аграрному вопросу. В марте 1927 г. ЦИК Гоминдана принял решение о создании специальной комиссии по выработке комплексных мер правительства по аграрному вопросу. А пока было решено создать аграрный банк, чтобы через него выдавать дешевые кредиты крестьянам. В апреле 1927 г. на первом заседании комиссии присутствовало большинство лидеров Гоминдана и один из членов ЦК КПК Тэнь Пиншань.

На совещании первым вопросом было, так сказать, «определение объекта революции». Ван Тинвэй однозначно выступил в защиту мелких землевладельцев. «Наша партия берет их под защиту, так как они являются частью революционного лагеря, по своему социальному статусу это мелкая буржуазия». Ван этими словами дал совещанию понять, что вопрос о мелких землевладельцах касается основного принципа революции, т.е. сохранения единого фронта. Другие товарищи были не менее изощрены в теории о едином фронте. Генерал Тан Шэнчжи раскритиковал самовольные захваты крестьянами земель революционных офицеров. Он рассказал случай, когда один командир полка революционной армии был схвачен односельчанами, ему на голову надели бумажный колпак с надписью «помещик поганый» (этот господин и в самом деле был крупным землевладельцем); после чего он был выведен на показ всему селу. Генерал Тан заявил, что офицерство такого глумления над собой терпеть не собирается: черни это бесчинство, наверное, понравилось, забитым солдатам, пожалуй, тоже. Но офицеры не простят!! Это будет раскол в армии! «Вы хотите раскола в армии?»,- обратился генерал к своим коллегам. «Нет, конечно!»,- хором отвечали все.

«Значит, конфискуем только имущество крупных и нереволюционных землевладельцев?»- осведомился кто-то. «Как будем различать крупных с мелкими? Надо установить норму»,- предложил другой, но не настаивал на своем предложении. Сюй Цянь откуда-то достал сведения о том, что в данный момент лишь 15% всей земли в Китае обработаны. «Подарим безземельным эти бесхозные земли, и никого не надо будет трогать». Сюй был доволен своей находчивостью. Ему сделали замечание по поводу того, что эти бесхозные земли по большей части находятся на Тибете, во Внутренней Монголии и Восточном Туркестане, а массовая иммиграция миллионов крестьян в эти отдаленные регионы не представлялась реальной. Тэнь Янькай предлагал провести аграрную реформу за счет земель «недобропорядочных землевладельцев». Зал оживился, но достичь консенсуса по определению «добропорядочности» не удалось. «Давайте выкупим землю у хозяев и раздадим ее крестьянам!». На это предложение возражал сам Тань Янькай. Он отметил, что землевладельцы, вообще говоря, не доверяют революционному правительству Уханя, и правительство на свои векселя - наличных средств у власти нет - едва ли что-нибудь выкупит у них.

Коммунист Тэн Пиншань предлагал экспроприацию земель контрреволюционеров. Все засмеялись. Ван Тинвэй с насмешкой ответил так: «Видимо, Ваша фантазия не богата. Дай волю крестьянам, они всех богачей перебьют как контрреволюционеров. Экстремистская часть наших Союзов крестьян и так уже рвется захватывать все земли подряд. В этом случае страдают прежде всего мелкие землевладельцы, т.е. наши союзники. Этого нельзя допускать. Нельзя, товарищ Тэн!».

Товарищ Тэн, смутившись, снял свое предложение.

После трехнедельной дискуссии, проходившей в таком же духе, совещание пришло к выводу, что пока революция не победит, проводить аграрную реформу преждевременно. В принятой резолюции по этому вопросу было заявлено, что «в принципе допускается» экспроприация крупных землевладельцев, но в данный момент «желательно ограничиться» снижением земельной ренты до 40% годового дохода арендаторов. Это решение оказалось консервативнее даже Программы Гоминдана. Вдобавок совещание решило не разглашать подробности заседаний, «чтобы не вышло какого-нибудь недоразумения». На все это коммунисты только кивали головами. Итак, армия удовлетворена, землевладельцы тоже, а Гоминдан спасен от раскола. Все довольны, кроме крестьян. Теперь дело за коммунистами: пусть разъясняют эту политику своим сторонникам...

В эти дни произошли первые военные контрреволюционные выступления Уханьских войск, направленные на усмирение «обнаглевшей черни» в деревне. Офицеры таки были недовольны. Генерал Ся Доуинь со своей частью пошел прямо на Ухань, а командир частей, направленных правительством на подавление мятежа, присоединился к мятежникам. К счастью, один из «рабоче-крестьянских полков» во главе с Ие Тином пришел на помощь Уханю и разбил мятежников. Тем не менее, измены случались все чаще.

Все это не запугало КПК. Ее оптимизм был прямо безграничен. Уханьская газета «Народная трибуна», подконтрольная коммунистам, высмеивая «паникеров» и «фантазеров», предсказывающих скорую кончину революции, уверяла своих читателей в неизбежной победе народных масс. 27 апреля 1927 г. в Ухане состоялся 5-ый Съезд КПК. Идейное руководство со стороны Коминтерна на нем осуществлялось Роем. Пресса Коминтерна в то время характеризовала резюмирующий доклад Роя на этом Съезде как «глубокий анализ Китайской революции, основанный на ленинизме». Молодая КПК «впервые, благодаря этому докладу, имеет ясные, обдуманные перспективы революционного движения», получив «много ценных указаний по основным вопросам революции». Рой «передал опыт мирового большевизма.... молодой КПК». Недолго придется ждать, когда Москва откажется от этих ценных указаний; еще некоторое время спустя и сам Рой будет изгнан из Коминтерна. Но давайте заслушаем сам доклад, воспринимавшийся тогда как прямая директива Интернационала:

«В повестке Пятого Съезда КПК стояло множество сложных и трудных вопросов... Нужно было обсудить перспективы революции и твердо руководствоваться этими перспективами в своих дальнейших действиях, выработать правильный политический курс для пролетариата, помочь ему подобрать ряд теоретически подготовленных, смелых и преданных руководящих кадров, которые необходимы для победоносной революции. Такова историческая задача 5-го Съезда КПК. Съезд выполнил эту задачу».- Так Рой констатировал итоги Съезда в своем докладе.

Как Рой видел текущую ситуацию? - «Классовая дифференциация внутри Гоминдана сблизила его левое крыло с КПК. Уход крупной буржуазии из Национальной революции способствует превращению Гоминдана в революционный союз промышленного пролетариата, крестьянства и мелкой буржуазии, а также некоторой части средней буржуазии... Китайская революция развивается на основе единства революционных классов, и пока преждевременно говорить о руководящей роли пролетариата... То, что лидеры Гоминдана присутствовали на этом Съезде и выразили желание укрепить союз двух партий, говорит о многом».

Суть «роизма» была изложена в одном разоблачительном материале КПК в 1928 г. Его автор так характеризовал позицию Роя летом 1927 г.: «Рой считал, что левые Гоминдановцы пойдут за революцией до конца, так как у них нет иного политического выхода. Он считал, что предательство лидеров Левого Гоминдана было невозможно, и как-то сама собой отпадала для нас задача по предотвращению потенциальных измен. Символично: наш Съезд прошел под лозунгом «Да здравствует единство коммунизма и учения Сунь Ятсена!»».

В своем докладе на Съезде Чен Дусю признал, что «наша позиция по аграрному вопросу чересчур мягка». Но сразу добавил: «Единство с мелкими и средними землевладельцами необходимо сохранить, левацкая политика нам только повредит. Лучше всего придерживаться золотой середины. Темп аграрной реформы должен соответствовать военным успехам (революционной армии)».

На Съезде приняли двусмысленную резолюцию по вопросу о земле, призывающую «экспроприировать крупных сельских богачей», в то же время «мелких землевладельцев, а также революционных офицеров трогать не следует». Фактически это означало самоликвидацию аграрной реформы; как заметил на Съезде Чен Дусю, «почти весь командный состав революционной армии - выходцы из семей землевладельцев».

Манифест КПК, принятый на Пятом Съезде, так обозначил свою «обновленную опытом мирового большевизма» политическую позицию : «Будем добиваться полного единства всех демократических сил под знаменем Гоминдана. Укрепление Гоминдана как союза революционных сил, есть основная задача пролетариата в данный период революции. Единая революционная демократия есть безальтернативное руководство нашей народной революции». Этот манифест был принят тоже неспроста. Кулуарная борьба на Съезде, по разоблачительным материалам, предоставленным в 1928 г. новым составом ЦК КПК, происходила следующим образом:

«Позиция Бородина на Съезде заключалась в том, что нужен временный отказ от проведения аграрной реформы... Примиряя мелкую, промышленную и торговую буржуазию, он рассчитывал на единый фронт с прогрессивными генералами, подобными Фэн Юйсяну, для разгрома Чан Кайши. Он надеялся этими мерами помочь левым Гоминдановцам в их борьбе с правыми - как с маскирующимися в Ухане, так и с явными в Нанкине. (...)

«Рой выступил с инициативой повернуться лицом к торговой буржуазии, при этом проводить жесткую линию в отношении землевладельцев... Но (по его мнению) можно допускать незначительные уступки мелким землевладельцам и лицам, связанным с революционной армией». ЦК КПК, в свою очередь, отстаивала свою позицию: «Не надо трогать торговую буржуазию. Нельзя поддаваться на провокацию при проведении аграрной реформы. ...Радикальная и немедленная аграрная реформа невозможна. Необходим длительный период агитации... Лучше отойти от непосредственной работы в деревне, и переложить ее на Гоминдан. Таким образом мы перевели бы революцию на более медленный темп, что весьма полезно....».

Теперь понятно, почему Ван Тинвэй присутствовал на Съезде как главный гость и заявил публично, что он-де «полностью согласен с докладом тов. Роя». Еще бы он не был согласен! Пятый Съезд КПК представлял собой образец классового соглашательства. Коммунисты, реально руководящие всем движением в деревне, были политически дезориентированы указаниями типа «отступить... задержать революцию... это полезно...». Руководствуясь классовым инстинктом и находясь под мощным давлением масс на местах, они продолжали руководить борьбой за землю, но при полном отсутствии ясной программы, направленной на последовательную защиту СВОИХ классовых интересов. Что это сулит народным массам в революционном времени, увидим скоро, ой как скоро!

Глава 12

Земля и Воля

После поражения Тайпинского восстания в 1864 г., в Китае больше не было такой масштабной мобилизации масс, как весной и летом 1927 г. В своей вековой темноте китайские крестьяне не знали ничего, кроме медленной смерти от голода, болезней, кнута хозяина и непосильного труда на полях. В те несколько месяцев 1927 г. миллионы людей будто проснулись, увидев, что можно жить по-другому. Десятки миллионов других людей жадно следили за пионерами, готовясь в любой момент выступить под их знаменами.

Лидеры аграрного движения из КПК говорили крестьянам: борьбу с землевладельцами нужно вести «политически грамотно». Как? - А так: богачей непорядочных бейте на здоровье; порядочных, более того, революционных, не смейте трогать! В недалеком будущем возьмем землю у крупных землевладельцев, уж в этом не сомневаетесь! Но мелкий землевладелец - наш союзник! Сельская аристократия, ростовщики, их наемные вышибалы - враги! Но еще одно небольшое «но»: родня наших офицеров в деревне - будь они трижды аристократы, ростовщики и руководят наемниками - друзья революции...

Левый Гоминдан обратился к деревне с призывом «Все на борьбу с контрреволюцией!» и ужаснулся: крестьяне живо начали просто-напросто убивать землевладельцев. «Ей-богу, богатые не хотят революции!»,- обычно отвечали простодушно местные Союзы Крестьян на срочные запросы Уханя по этим «незаконным убийствам». Стоило Гоминдану заикнуться о какой-то реформе земельной собственности, массы тут же начинали изгонять своих хозяев, делить их имущество. «Громадное число людей сошло с ума!». Восклицание графа Витте в 1905 г. здесь вполне уместно.

«Революционная демократия» в Ухане выдвигала требование отмены всех неравноправных договоров Китая с иностранными державами. Но для селян самым первым из всех договоров является их арендный договор с землевладельцами. Судите сами: по такому договору хозяева обычно забирают 40%, 60% или даже 70% урожая своих арендаторов; сверх этого им платят определенную сумму денег; они имеют право бесплатно распоряжаться рабочей силой своих арендаторов для организации свадеб, похорон; наконец, по крупным праздникам арендаторы обязаны приносить им подарки. Возбужденные речи лидеров «прогрессивных сил» о кабальных отношениях Китая с Западом вызывали у крестьян ассоциацию с той кабалой, которой они подвергались веками.

Только в центральной части страны 10 миллионов крестьян состоят теперь в Союзах крестьян. Дремлющее общество было разбужено грохотом социального взрыва. Тысячи молодых агитаторов, чаще всего девушки, наводнили деревню, чтобы поднять сельскую молодежь. Всюду жгли храмы конфуцианства, а христианские миссионеры прятались от толпы, которая очень хотела их побить за многочисленные привилегии, предоставленные им китайскими властями. «Суеверие в нашей провинции исчезает»,- докладывал один из делегатов на Первом Съезде Союзов крестьян, созванном летом 1927 г. в Ухане, - «наш народ больше не интересуется религиозной пропагандой, он требует теперь только политических докладов о развитии мировой революции. Традиционные божки просто выкидываются в канавы».

«В нашей провинции наркомания искореняется с поразительной быстротой»,- говорил на этом же Съезде другой делегат, - «Декрет Союзов крестьян о запрете наркомании действует эффективнее, чем все правительственные учреждения по борьбе с наркоманией вместе взятые. Нарушители декрета - из них немало местных богачей - выставляются напоказ перед селянами; а подростки организуются в летучие отряды для поиска наркотиков и тайных притонов; азартные игры тоже запрещены... (...) Дороги обновляются, заброшенные поля снова начинают обрабатываться, открываются школы для ребят. Сколько бы ни вопили о хаосе и конце света в Хунане, сельская жизнь теперь протекает более мирно, чем при старой власти».

«Чистка конюшен» руками крестьян шла быстро и часто с юмором. Некоторым землевладельцам надевали бочки на голову в качестве наказания: это были те же бочки, на которых землевладельцы принимали зерно от крестьян. В каждой деревне регулярно созывалось всеобщее собрание селян. На собраниях решались все вопросы повседневной жизни, от посевных работ до вынесения приговоров преступникам. «Пуще всего боимся этих собраний»,- жаловались в то время сельские богачи. Мужицкие суды отличались простотой и быстротой. Если и были серьезные ошибки с их стороны, так это проявления чрезмерного великодушия: большинство контрреволюционеров отделалось лишь штрафами или заключением в местной тюрьме.

Конфискованными денежными средствами и инвентарем распоряжались недавно созданные кооперативы. В рамках кооперативов раздавались продовольственные пайки наиболее обездоленным селянам. Кое-где кооперативы даже выпустили векселя от своего имени (своего рода деньги местного значения). Старые долги были аннулированы полностью. Люди, в свое время за невыплату долгов отданные в рабство, освобождались. В нескольких районах местные Союзы решили создать систему социального обеспечения, «чтобы наш брат больше не продавался с голодухи в рабство». Каждое успешное решение частного вопроса прибавляло массам уверенности, и они все плотнее подходили к центральному вопросу - вопросу о земле.

Первая волна массового движения в деревне застала многих сельских собственников врасплох. И многие из них предпочли не идти против ветра: не дожидаясь, сами отдали деньги, раздали инвентарь и землю крестьянам. Но это лишь на первом этапе. Когда они поняли, что Ухань в душе не одобряет бунтовщиков, и что за этими буйными действиями масс не стоит какого-либо координирующего центра с единым планом действий, тогда настала очередь контрударов со стороны землевладельцев, благо имущие классы всегда лучше организованны и вооружены.

На том же Съезде Союзов крестьян прозвучали такие полные горечи и неутешительных фактов выступления: «Сейчас нельзя говорить о крестьянской власти во всей провинции. Мы, скажем так, еще только поднимаем голову против своих прежних хозяев. Путаники говорят, что мы убивали слишком много богатых... Все с точностью наоборот. Убитых землевладельцев не больше нескольких десятков, зато наши погибают в огромном количестве... Все знают что в Хунане происходит революция, но никто не знает, что идет также контрреволюция!... Бандформирования, откормленные богачами, нападают на нас повсюду. К тем, кто попадает к ним в руки, применяют такие пытки в, что счастливчиками оказываются те, кого сразу убивают!... В районе Тулин одного нашего активиста сожгли заживо...

Изгнанные землевладельцы обычно организуются совместно с местными бандитами. Каждый день получаем массу донесений о том, что где-то создаются отряды из наемников во главе с беглыми землевладельцами. Распространяются их воззвания, в которых они клянутся стереть нас с лица земли...

Кроме вооруженных банд, возникают еще и политические и общественные организации землевладельцев. В г. Ханьян есть «Белая партия», в г. Люян создан «Орден братства и милосердия», в районе Сиансиан подобная организация называется «Союз старейшин по поддержке порядка», в селе Фэнлин действует организация с издевательским названием: «Союз борьбы с животными» (т.е. с коммунистами). Существует большое количество так называемых «Комитетов в защиту собственности», разбросанных по всей провинции. Эти организации координируют свои выступлении против нас. Иногда их заговоры раскрываются, но мы не полномочны их разгонять...

Одним из способов их борьбы является проникновение в наши Союзы. Там, где это не удается, ими создаются альтернативные Союзы. Используя конфликты между кланами в деревне, землевладельцы натравливают одни Союзы против других.

Реакционерами распространяются всякие нелепые слухи, чтобы вызвать панику, натравить против нас массы. В основном нас обвиняют в намерении обобщить жен. Среди солдат особенно усердно распространяли выдуманный «Декрет» о всеобщем обобщении жен, матерей и сестер через шесть месяцев. Народ дурачат, распространяя слухи, что при коммунистах тех, кто старше 50, будут убивать как социальных паразитов».

В провинции Хубэй ситуация была аналогичной. Но там массы раскачивались медленнее, и землевладельцы успели лучше подготовиться. В мае 1927 г. руководство целого ряда Союзов крестьян оказалось в их руках. «Во многих селах в помещениях Союзов ходят одни толстяки в шелковых халатах»,- отмечал один из лидеров аграрного движения. В случае невозможности захвата власти в Союзах, прибирались к рукам местные комитеты Гоминдана, и эти комитеты становились опорой контрреволюционного сопротивления на местах. От имени Гоминдана землевладельцы пытались вмешиваться в дела Союзов, изгонять неугодных им из органов местной власти. В провинции Хубэй также активно создавались отряды наемников. Во время офицерского мятежа в мае, по словам одного из лидеров крестьянского движения, «банды под командой местных богачей везде ожидали прихода мятежников. Они выдавали сельских лидеров и актив движения, помогали освободить заключенных реакционеров, подсказывали офицерам какие районы легче захватить; две банды: «Братство меченосцев» и «Храбрые кулаки»- вместе устроили резню местного актива крестьянского движения на границе с провинцией Хэнань; а недобитые милитаристы в Хубэе всеми средствами поддерживали эти банды».

Наступление имущих классов как правило сопровождалось массовыми применениями различных изощренных пыток: «В районе Хуаган пленных коммунистов расчленяют раскаленными ножами живьем. В другом месте их привязывают к деревьям и медленно отрезают их конечности, после чего посыпают раны солью. В местности Чионсиан женщин-коммунистов связывают железными проволоками, продетыми сквозь их тела, и водят их по улицам на показ». Зверство собственников в тысячу раз превосходит варварство необразованной и «забитой черни». Зверский инстинкт утонченного джентльмена вызывается одной мыслью об опасности своим вековым привилегиям.

На организованное наступление контрреволюции рабочим и крестьянам было нечем ответить. У них была решимость к борьбе, была и уверенность в своей победе. Им нужно было вооружаться, нужно было брать власть в свои руки на местах. Ни того, ни другого не хотел позволить им Левый Гоминдан. Коммунисты из деревни обращаются к своему ЦК за советом, ЦК обращается к Москве, Москва обращается к Левому Гоминдану, а тот, как всегда, призывает крестьян урезонить свой экстремизм. Представители Коминтерна были в курсе всего этого. В Хунани, собственными ушами они слышали от одного из местных руководителей Гоминдана о том, что «в деревне весь народ хочет радикального передела земли. Крестьяне повинуются решениям Уханя, считая его своей властью. Они хотят, чтобы Ухань помог им в их борьбе. Они хотят земли!».

В Москве центральной темой дискуссий по Китайской революции между Сталиным и Троцким в эти дни был вопрос о Советах. Сталин выступил против создания Советов в Китае в данное время, которые, считал он, нанесли бы удар по «единому революционному центру в Ухане»; Троцкий возражал, что революционный центр еще только предстоит создать. Ухань, по словам Троцкого, пародия на Временное правительство Керенского. Путем создания Советов рабочих и крестьянских депутатов революционная власть возникает и централизуется, только так китайские массы смогут отстоять революцию. Кто из них был ближе к реальности далекой страны: Сталин или Троцкий?

Делегаты Союзов крестьян на своем Съезде заявляли о необходимости решить «самый насущный вопрос - создание действительной революционной власти. Правительство в Ухане таковой не является». Представитель Коминтерна и доверенное лицо Сталина Штраус сообщал из Китая, что «...хотя в этих провинциях (Хунань и Хубэй) режимы реакционных генералов были свергнуты... Осталась прежняя власть и нетронутая сельская аристократия... Всюду ощущается их влияние... старый режим по сути еще жив и барствует над народом. Революция погибнет, если она не разрушит старый управленческий аппарат. Здесь массы знают эту ленинскую идею не понаслышке. ...Хунанские крестьяне пошли дальше всех в деле разрушения старых администраций. Во всех районных центрах действуют особые комитеты; каждый из них состоит из представителей профсоюзов, Союзов крестьян и Гоминдана. Сельская администрация старых времен постепенно вытесняется «Собраниями делегатов селян». Собрание выбирается всеми жителями села. Характерно, что на этих Собраниях наибольшим авторитетом пользуются лидеры Союзов крестьян, которые также выбираются снизу... Считаю, что один момент нужно подчеркнуть: преобразование деревенской власти идет бурно, но не систематично. Отсутствие четкого плана работы в этом направлении очевидно всем. Конечно, на это есть веская причина: Китайская революция капитально занята антиимпериалистической борьбой».

Собрание делегатов селян! Разве это не зачаток Советской власти в деревне? - «Троцкий - фантазер и болтун»,- смеялись в Москве умудренные «практики». Но фантазия Троцкого, как некий неистребимый вирус, была обнаружена за 10 тыс. километров в крестьянских башках под кровлей хунаньских хат.

Официальные представители Коминтерна - каждый из них успел настрочить в Москве вагон погромных статей и речей против Левой оппозиции - докладывали из Китая дальше: «Везде нам говорят: «Вооружите же, наконец, массы! Нужны винтовки! Как можно больше винтовок!..» Где у крестьян нет совсем ничего, они вооружаются косами и палками. В свое время крестьянские массы разоружили многие разгромленные части северных генералов, но оружие, полученное таким образом, обычно сдавали Уханьским властям».

«Без решения вопроса о земле», -пишут они, - революции не выжить... Игнорирование или недостаточное внимание этому вопросу со стороны Уханя может стать для него роковой ошибкой». И осторожный вывод: «Кое-что нужно реализовать уже сейчас... Это абсолютно необходимо... Снижение арендной платы... отмена побочных налогов... запрет ростовщичества... вооружение масс».

Эти пункты давно были прописаны черным по белому в Программе Гоминдана. Но Гоминдан не только отказывался реализовывать коммунистическую программу, но и свою собственную. «Роковая ошибка» действительно имела место, но пострадал от нее не Левый Гоминдан, а доверчивые массы. Доброжелатели Гоминдана из Коминтерна оправдывали его тем, что он занят антиимпериалистической борьбой, поэтому несколько пассивен в работе с крестьянами. Что думала о крестьянском вопросе сама «революционная демократия»?

«Наша партия ведет непримиримую борьбу с привилегированной аристократией в деревне»,- торжественно заявлял ЦИК Гоминдана 9 мая 1927 г. - «Мы освобождаем крестьян от гнета и несправедливости... Тем не менее, пора объявить во всеуслышанье: за исключением тех лиц, чья причастность к контрреволюционной деятельности была доказана неопровержимыми фактами, которым, собственно говоря, лишь судебные органы компетентны вынести наказание, все добропорядочные землевладельцы находятся под строгой защитой революции; наши партийные товарищи должны разъяснять массам, что нельзя покушаться на свободу личности и имущество законопослушных граждан. Те, кто ослушаются, сами являются вредителями интересам революции, таких контрреволюционеров наши местные комитеты обязаны внимательно отслеживать и вылавливать».

Исполнительный секретарь провинциального комитета Союзов крестьян Хубэя сказал журналистке Стронг, что «мы были бы рады передать судебную работу правительству, проблема заключается в том, что в нашей провинции, местами бывает так, что кроме нас нет другой власти... Мы согласны, чтобы Ухань скорее установил свою власть во всей провинции. Если нам дадут оружие, мы будем защищать это правительство».

«Это правительство» думало иначе. Согласно его постановлению, каждое отделение Союзов крестьян может иметь в своем распоряжении не больше 50 ополченцев. Причем эти силы должны использоваться исключительно в борьбе с вооруженными бандами, «мирных» богачей нужно оставить в покое. В июне 1927 г. в провинции Хубэй число организованных крестьян было не меньше трех миллионов, а располагали они всего 700 револьверами! Руководство движения просило у Гоминдана помощи: «С мест требуют оружия. На его покупку деньги уже собраны, но нам везде отказывают его продавать. Просит оружия и руководство сельских Союзов, и рядовые активисты, и фактически каждый крестьянин». Напрасные надежды! Правительство в своих документах признало, что «крестьяне... не вооружены и все время подвергаются нападениям местных контрреволюционеров. К сожалению, просьбу селян о военной помощи обычно невозможно удовлетворить».

В том же интервью, данном исполнительным секретарем Союзов Крестьян Хубэя мисс Стронг, говорилось, что «в районе Хуанан был убит 21 крупнейший руководитель местных Союзов. Мы просили прислать армию нас защитить. Нам в этом отказали, сказав, что некогда. Мы хотели сами отомстить, нам запретили. Сейчас разрешили носить оружие, но в самом селе применять его нельзя. Что нам делать? Контрреволюционеры не признают закона, они убивают нас когда им это удобно; но нам нельзя так поступать. Таков наш закон... но этот закон нам не помогает, а только мешает. Нам селяне доверяли, шли за нами, теперь нас обзывают врунами, болтунами и хвастунами. Мы хотим ликвидировать феодальные пережитки. Для этого прежде всего нужно ликвидировать существующую экономическую систему в деревне. Раньше селяне брали займы у землевладельцев на покупку семян, удобрений и зерна. Теперь им в этом отказывают, мол, иди выпрашивай у своих коммуняк... Две трети крестьян сидят без денег на посевные работы. Они злы на нас... Мы хотим организовать кооперативы, но на это не хватает средств... Правительство запретило нам делить землю до принятия соответствующих законов...».

Мисс Стронг далее давала такой комментарий: «Мой собеседник уверял меня, что достаточно двух вещей - революционной власти на местах и мощного вооруженного ополчения - чтобы раздавить всех врагов. Еще лучше, если Ухань даст дешевые кредиты на образование кооперативов. Но при нынешнем плачевном состоянии правительства, увы»,- сокрушалась журналистка, -«это просто утопия!».

Такова истинная суть «революционной демократии Китая» - не в головах у Сталина и Бухарина, а в жизни. После всевозможных похвал в адрес Уханя («революционный подход Левого Гоминдана к чаяниям рабочих и крестьян укрепляет нашу уверенность в будущем Китайской революции», «в Ухане снова веет свежий ветер революции»), Уханьское правительство, которое Рой назвал «знаменем антиимпериалистической борьбы китайского народа», было не способно удовлетворить элементарные требования масс.

Коммунисты, руководители аграрного движения начали быстро терять доверие в глазах крестьянских масс. 25 июня 1927 г. один из лидеров движения в своем выступлении констатировал следующее: «Массы отходят от борьбы, потому что ничего, кроме бойни и трудностей, пока не получали». Во время майского мятежа, по его словам, «наших активистов на местах смущало то, что обе противоборствовавшие стороны были Гоминдановцами, и даже их флаги были одними и теми же».

ЦК КПК, видя эти опасные симптомы, принялся «укреплять единый фронт». В Ухане фактически сложилось коалиционное правительство. Члены Компартии заняли многие посты, как на высшем, так и на местном уровне. В правительстве работали два министра - коммуниста: министр труда Су Чжаочжин и министр земледелия Тань Пиншань (как говорится, «классические должности политических заложников»). Периодически созывались совместные совещания двух партий, где решались наиважнейшие вопросы текущей политики правительства. В инструктивном письме ЦК КПК партийцам - участникам этих совещаний подчеркивалось, что «необходимо принимать деятельное участие в работе совещания, но наши конкретные предложения должны исходить прежде всего из интересов Национальной революции и единства с Левым Гоминданом». На этих совещаниях коммунисты вели себя не просто как лояльные союзники, а как подчиненные. И когда Ван Тинвэй на первом заседании предложил предоставить решающее слово именно ЦИК Гоминдана, коммунисты не нашли ничего лучшего, кроме как согласиться. Сам Ван Тинвэй перед каждым заседанием созывал своих товарищей у себя на квартире, чтобы выработать общую тактику. Тактика же коммунистов, диктовавшаяся ЦК КПК, заключалась в том, чтобы проявлять как можно больше лояльности и как можно меньше «догматизма» и «фракционности» по отношению к союзникам.

Коммунисты, работающие в официальных СМИ Уханя, были предупреждены ЦК, что «превращать эти издания в рупор КПК не целесообразно; нужно пропагандировать генеральную линию Гоминдана». В Ухане поэтому не было ни одной газеты, открыто агитирующей за коммунистическую программу.

На фоне этой «добровольной сдачи в руки палачей» Сталин в своих тезисах по китайской революции заявлял : «ЦИТАТА»

«Единство с Левым Гоминданом» поставило коммунистов в идейную и организационную зависимость от своих буржуазных «союзников». КПК фактически являлась лидером массового движения, но политически добровольно шла на поводу у Гоминдана. «ЦК был застигнут врасплох стачечной волной в Ухане в 1927 г.»,- читаем разоблачительный документ КПК, изданный чуть позже новым составом ЦК. - «Когда Гоминдан начал давить на забастовщиков, наш ЦК призвал профсоюзы не идти на конфликты... В случаях арестов рабочими отдельных фабрикантов за саботаж, ЦК каждый раз убеждал рабочих не прибегать к таким крайним мерам, даже если речь шла о зачинщиках локаутов или сознательного взвинчивания цен на продукты».

Любые политические инициативы снизу тормозились лидерами Компартии. И это во время величайшего революционного взрыва! Под руководством Коминтерна коммунисты тратили массу энергии и времени на то, чтобы успокаивать рабочих. 29 мая на профсоюзном мероприятии Эрл Браудер требовал от правительства принятия таких мер, как урегулирование цен на продукты в пользу бедноты. «Иначе революции грозит большая беда»,- предупреждал он. Браудер только не объяснил, зачем Гоминдану революция.

В конце 1926 г. на Седьмом пленуме Исполкома Коминтерна был дан зеленый свет КПК на вхождение в правительство Гоминдана. В марте 1927 г. ЦИК Гоминдана предоставил КПК квоту на два министерских поста. Пресса Коминтерна ухватилась за эти назначения как за симптом «резкого полевения» Гоминдана, и заявила о том, что империалисты «насмерть перепуганы» этими назначениями. Газета «Нью-Йорк Таймс» оказалась более искушена в делах классовой борьбы: в своих комментариях она сухо отметила, что «они - т.е. красные министры - будут не агентами профсоюзов в правительстве, а, в лучшем случае, посредниками между ними». Немудрено, ведь красные министры в буржуазном правительстве совершенно несамостоятельные и неспособные на революционные действия фигуры.

Когда Тэн Пиньшень официально вступал на свой пост, ему устроили пышный прием, на котором осыпали комплиментами. Ван Тинвэй, пришедший его поздравить, заявил: «Аграрное движение быстро развивается... Нам позарез нужен человек, умеющий руководить этим движением.... Тов. Тэн и есть такой человек. У него достаточный авторитет, чтобы справиться с аграрным вопросом». У Тэна действительно был значительный авторитет, ведь он представлял партию, которая в глазах миллионов крестьян отождествлялась с именем Октябрьской революции. Они слышали, что в России деревня давно избавилась от ненавистных землевладельцев. Но Тэн явно не отвечал этим представлениям. «Обещаю, что буду всемерно содействовать аграрной политике правительства. Идеи Сунь Ятсена будут высшим принципом в моей работе»,- искренно клялся Тэн.

После разгрома революции Тэна сделали козлом опущения. Он был изгнан из Компартии. Среди официальных обвинений, выдвинутых ЦК партии в его адрес, кроме «позорного выступления на церемонии вступления в министерскую должность», были и «преступные наказы, разосланные им в деревню, направленные на сдерживание аграрного движения».

В его первых постановлениях на посту министра земледелия заявлялось, что «в аграрном движении намечается кризис. Переживаемый нами период есть период переходный... В такие периоды люди часто плохо разбираются, какие вопросы первостепенные, какие - нет... Наши революционные массы так или иначе во многих случаях перегибают палку. Их, конечно же, можно понять, вспомнив, что веками они подвергались угнетению со стороны крупных землевладельцев... Но пришла пора ограничить законные требования разумными пределами... Правительство со всей ответственностью заявляет: всякие несанкционированные действия во время аграрной реформы категорически запрещаются во имя коренных интересов большинства крестьянства. Все сознательные участники движения должны сплотиться вокруг революции, и поэтому отныне мир должен воцариться в селах, и ничто ему не должно угрожать... Действительные контрреволюционеры должны караться законной властью, самосуд над ними запрещается и будет наказываться...».

Министр труда - другой красный министр - пел ту же песенку. Старый моряк торгового судна, авторитетнейший профсоюзный лидер в стране и просто честный человек, Су Чжаочжин должен был идти в фарватере решений своей партии. В своем первом заявлении в качестве министра он сетовал, что «рабочие и крестьяне, только что освобожденные от былого ига, по наивности совершают много проступков, которые уже стали причиной серьезных трений внутри революционного лагеря».

Участие КПК в правительстве оценивалось позже самой партией таким образом: «Эти два министерства - Труда и Земледелия - не отличались от других бюрократических учреждений. В свою бытность на министерских постах эти двое товарищей не приготовили ни одного законопроекта, облегчающего жизни масс, особенно сельских жителей. Эти два товарища были фактически втянуты в самую рутинную жизнь бюрократии, что дискредитировало репутацию коммунистов в глазах народа... Они не только не выдвигали революционных инициатив, но и не протестовали против покровительства Уханя в отношении контрреволюционеров...».

Рабочим и крестьянам внушалось, что их спасение в полном единстве с теми, кто их повседневно топчет ногами. Член КПК, профлидер Уханя Сиань Чунфа устраивал «круглые столы» рабочих и работодателей, чтобы добиться «единства малого бизнеса с рабочими». Сам он был расстрелян в 1932 г. Гоминдановскими властями. Жен Шу, член Секретариата Единых Союзов крестьян Китая, был встревожен «нездоровой быстротой» развития аграрного движения в провинции Хубэй. Он поручил своей организации в этой провинции снизить накал борьбы, дабы драгоценное имущество революционных офицеров Хубэя не было разнесено в прах. Провинциальный комитет Хубэя отреагировал на это постановлением, в котором говорилось, что «по решению ЦИК Гоминдана и Национального правительства, местные отделения нашей организации должны вступать в борьбу с перегибами в аграрном движении... Укрепим единый фронт крестьянства, мелких землевладельцев, торговой и промышленной буржуазии! Незаконная экспроприация имущества революционных офицеров и других сторонников революции из состоятельных слоев запрещается».

Ван Тинвэй, тем не менее, был не удовлетворен темпом выполнения вышеуказанных решений. Он высказал свое недовольство Бородину. «Я не отвечаю за аграрный сектор»,- протестовал Бородин, но не преминул заметить, что «реально мы можем добиться только ограничения темпа и масштаба движения». Он обещал всемерно содействовать на этом направлении. 15 мая ЦК КПК в своем обращении к массам потребовал от бедняков в деревне не «самодурствовать»: «Ваши несогласованные, необдуманные действия отталкивают от нас мелкую буржуазию». Нужно заметить, что под термином «мелкая буржуазия» здесь вовсе не подразумевались ремесленники, мелкие торговцы, лавочники и большинство крестьян. Эти слои при благоприятных условиях, в первую очередь, грамотном пролетарском руководстве действительно могли бы выступить на одной с рабочим классом стороне баррикад. Нет, речь здесь шла о совсем других слоях - мелких землевладельцах, офицерстве.

Пока коммунисты заботились о попранных правах этих представителей «левого крыла Гоминдана», те готовились к бою. Уж их-то единый фронт имел под собой твердую классовую основу. Вечером 21 мая 1927 г., когда уже стемнело, в г. Чанша, центре провинции Хунань, поднялся военный мятеж. Комендант города, бывший также командиром 33 дивизии 35 армии, Сюй Кэсян отдал команду «Выступить»! Его солдаты с белой повязкой на левой руке ворвались в штаб городских профсоюзов. Три дружинника, две женщины и один мужчина, находившиеся там, были убиты на месте. Помещения городского комитета Гоминдана, партийной школы и всех организаций массового движения также были захвачены. По ходу дела солдаты перебили массу случайных людей. Утром следующего дня Сюй объяснил общественности свои действия как «акт самообороны», вызванный угрозой разоружения его войск рабочей дружиной. Он также заявил о начале «реорганизации» комитета Гоминдана и городской администрации. Специальной комиссии, подобранной из преданных ему людей, было поручено отвечать за эту работу. В городе повсюду расклеивались лозунги «Раздавим экстремистов!» и «Да здравствует Чан Кайши!».

Информация о перевороте в Чанша была скрыта Уханем от широкой общественности. Только спустя месяц сообщение о «Чаншайской резне» появилось на страницах газет. И какой месяц этот был! В Чанша, каждый день с утра до вечера выводили людей на расстрелы. Сотни делегатов Союзов крестьян, прибывшие в Чанша на провинциальное совещание были перебиты. Когда спала первая волна террора, ежедневно «по плану» расстреливали по 10-30 человек. В основном это были рабочие и учащаяся молодежь. Мятеж в центре провинции был воспринят реакционерами с мест как сигнал к действию. В течение нескольких дней после Чаншайского мятежа в г. Хэньян от рук местных офицеров погибли сотни коммунистов; в г. Чандэ 600 активистов аграрного движения были расстреляны из пулеметов; после мятежа в своем родном г. Люян крестьяне бежали оттуда в Чанша, они были встречены у ворот города пулеметными очередями - 130 человек были убиты на месте. В течение месяца 20 тыс. активистов массового движения погибли от кровавых рук контрреволюционеров. На убийство каждого реакционера имущие классы отвечали сотнями убийств рабочих и крестьян.

На расширенном заседании ЦК КПК, созванном в Ухане после чаншаского переворота, Чен Дусю снова предлагал выйти из Гоминдана: «Уханьское национальное правительство идет по пятам Чан Кайши, если не изменим политику, нас ждет полная контрреволюция». Большинство из присутствовавших молчало, только Чжоу Энлай сказал, что «выйти из Гоминдана было бы хорошо, но наше влияние в НРА пострадает от этого». Таким образом, предложение Чена никем не было поддержано.

27 Мая 1927 г. Национальный комитет Объединенных профсоюзов Китая и Секретариат Союзов крестьян Китая в совместной директивной телеграмме своим хунанским организациям призвали их «сохранять полное спокойствие», так как «сегодня утром центральное правительство уже отправило делегацию для расследования случившегося в Чанше. Передайте всем нашим членам приказ ничего не предпринимать до конца разбирательства.». Но делегация во главе с Тэн Пиншэном смогла дойти только до границы с мятежной провинцией, и была изгнана обратно офицерами. Членам делегации еще повезло, что им не отрубили голов. Вскоре к мятежникам присоединился другой генерал - Хэй Зиань. Его передовые полки прибыли в Чанша (в городе было менее 2 тысяч солдат) на подмогу.

«Реорганизация» Хунанской власти была проведена в кратчайшие сроки. Во властных органах теперь сидели бывшие гонимые: землевладельцы, фабриканты, отъявленные реакционеры. Пойманных деятелей революционного движения немедленно казнили. Были закрыты учебные заведения: офицеры смотрели на всех «очкариков» как на прирожденных коммунистов. Отнятое крестьянами имущество землевладельцев возвращалось старым хозяевам, и вернувшиеся из изгнания господа щедро благодарили «благородных рыцарей» в погонах.

Глава 13

От Уханя до Москвы

В те дни, когда хунанских рабочих везли на расстрелы, в Москве проходил Восьмой пленум Исполкома Коммунистического Интернационала. И хотя Чаншайский переворот произошел сразу после открытия пленума, в Москве, за исключением двух-трех человек, все были в полном неведении об этих событиях.

1927 год в истории СССР был годом окончательной ликвидации большевистской фракции - так называемой «Левой оппозиции» - в ВКП(б). Ее составляли ортодоксальные большевики, не сломавшиеся под тяжестью революции и усталости от гражданской воины, не поддавшиеся искушению привилегиями для правящей элиты, которые в начале 1920 годов встали на борьбу за спасение рабочей власти от бюрократического перерождения. «Левая оппозиция» требовала исправить официальный курс по целому ряду вопросов: хозяйственной политике, роли Советов в управлении государством, международной политике.

К моменту открытия этого пленума многим, особенно иностранным коммунистам, казалось, что крах группировки Сталина - Бухарина предопределен банкротством ее официальной политики: кулацкое хозяйство душит экономику страны хлебными забастовками, буржуазные социалисты, типа лейбористов в Англии, и революционные демократы, типа генерала Чан Кайши в Китае, порвали дружбу с Советской Россией, предварительно извлекши максимальные выгоды для себя. После разрыва дипломатических отношений с Британией для СССР резко увеличилась опасность военной интервенции империалистических держав. В Китае «революционные генералы» проливали реки народной крови. За все эти преступные просчеты должны были отвечать, очевидно, Сталины - Бухарины.

Первым делом Сталин в этой непростой ситуации сделал все, чтобы не допустить открытой полемики. Как борцы за свободу человечества от всех видов угнетения и эксплуатации, большевики всегда в спорах со своими оппонентами действовали методами убеждения, а не давления, обмана и травли. Отныне все пойдет иначе.

Прежние пленумы Исполкома Коминтерна всегда проходили в Андреевском зале Кремля. На них всегда присутствовали многие рядовые советские и иностранные слушатели докладов и выступлений. Тексты выступлений немедленно переводились на английский, немецкий, французский языки и публиковались в прессе Коминтерна (разумеется, и в советской прессе тоже). Восьмой пленум стал прецедентом нарушения этой традиции. Его открытие состоялось как заговор: в газетах появилось всего несколько строк, посвященных этому событию.

Альбер Трен, один из тогдашних лидеров Компартии Франции, бывший в то время верным сталинцем, состоявший в Президиуме Исполкома Интернационала и работавший в специальной комиссии по китайскому вопросу во время этого пленума, так вспоминал о нем: «Восьмое заседание Исполкома собралось в том помещении, где обычно совещался Президиум Исполкома. Нам дали на это то неловкое объяснение, что в столице мировой революции не нашлось другого помещения для заседания генерального штаба этой самой революции. В действительности, (советские руководители) опасались, что придет слишком много русских товарищей (на этих заседаниях всегда было много простых слушателей, нечленов Исполкома), и услышат то, чего им не следовало бы слышать. Рабочие документы, кстати, никакого секрета не содержавшие, роздали нам буквально накануне. Так как мы заседали непрерывно (включая совещания подкомиссий), то мы могли составить себе лишь самое поверхностное суждение об этих документах, у нас просто не было времени вникнуть в суть.

Нам не разрешили стенографировать даже собственные выступления, а также передавать (или пересказывать) их содержание посторонним. После окончания пленума все документы должны были быть возвращены. В противном случае не выпускали из зала. Во время голосования по резолюциям хотели обойтись без всяких прений, но некоторые члены Исполкома запротестовали, и слова были лишены только представители (Левой) оппозиции. Впервые в истории Интернационала решения пленума были опубликованы без подробного изложения дискуссий, без которых, собственно говоря, трудно было понять суть резолюций».

31 мая газета «Правда» вместе с резолюциями опубликовала короткую передовицу по состоявшемуся пленуму и коммюнике Секретариата Исполкома Коминтерна. Спустя месяц были опубликованы доклад Сталина на пленуме и выступление Бухарина на конференции актива московской организации ВКП(б). Спустя год, когда Международная Левая оппозиция решила обнародовать выступление Троцкого на этом пленуме, ею от имени Коминтерна была напечатана брошюра на немецком языке. В ней содержалось несколько выступлений по Китайской революции на этом пленуме. Полный отчет пленума никогда не публиковался.

На этом пленуме разногласия по Китайской революции проявились во всей своей остроте. 24 мая Сталин выступил с докладом в защиту тактики единства с Левым Гоминданом и против идеи создания в тот момент в Китае Советов. Он заявил:

«...переживает теперь Китай величайшую по своей силе и размаху аграрную революцию.

А что такое аграрная революция? Она именно и есть основа и содержание буржуазно-демократической революции. Именно поэтому и говорит Коминтерн, что Китай переживает в настоящий момент буржуазно-демократическую революцию

«Установка Коминтерна по вопросу о революционной роли Уханя известна и ясна. Так как Китай переживает аграрную революцию; так как победа аграрной революции есть победа буржуазно-демократической революции, победа революционной диктатуры пролетариата и крестьянства; так как Нанкин является центром национальной контрреволюции, а Ухань — центром революционного движения в Китае, — то необходима поддержка уханьского Гоминдана, необходимо участие коммунистов в этом Гоминдане и в его революционном правительстве, при условии, что будет обеспечена руководящая роль пролетариата и его партии как в Гоминдане, так и вне Гоминдана.

«...Является ли нынешнее уханское правительство органом революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства? Нет, пока еще не является и не скоро еще станет таким органом. Но оно имеет все шансы развиться в такой орган при дальнейшем развитии революции, при успехах этой революции.

Такова установка Коминтерна.

«...Понимает ли оппозиция, что создание Советов рабочих и крестьянских депутатов в Китае теперь означает создание двоевластия между Советами и уханским правительством и ведёт обязательно и неизбежно к лозунгу свержения уханского правительства?

«...Возможно, что в 1905 году в России не было бы Советов, если бы существовала тогда в России широкая революционная организация вроде нынешнего левого Гоминдана в Китае. Но такая организация не могла существовать тогда в России, ибо элементов национального гнёта не было в среде русских рабочих и крестьян, русские сами угнетали другие национальности, а организация вроде левого Гоминдана может возникнуть лишь в обстановке национального гнёта со стороны иностранных империалистов, стягивающего в одну широкую организацию революционные элементы страны.

Только слепые могут отрицать за левым Гоминданом роль органа революционной борьбы, роль органа восстания против феодальных пережитков и империализма в Китае.

Но что из этого следует?

А из этого следует то, что левый Гоминдан в Китае играет для нынешней буржуазно-демократической революции в Китае приблизительно такую же роль, какую играли Советы в 1905 году для буржуазно-демократической революции в России.

Другое дело, если бы не было в Китае такой популярной и революционно-демократической организации, как левый Гоминдан. Но раз имеется такая специфическая революционная организация, приспособленная к особенностям китайских условий и доказавшая свою пригодность для дальнейшего развития буржуазно-демократической революции в Китае, — было бы глупо и •неразумно разрушать эту годами созданную организацию теперь, когда буржуазно-демократическая революция только началась, которая еще не победила и которая не скоро еще победит.

Троцкий возражал: «ЦИТАТА»

Вот несколько наиболее показательных цитат из резолюции по Китайской революции, принятой на пленуме:

«Пленум считает ошибочными взгляды тех товарищей, которые недооценивают политическую значимость Уханя, великую революционную роль Гоминдана. Уханьское правительство и лидеры Левого Гоминдана по своему социальному составу представляют не только крестьянство, рабочих и ремесленников, но и часть средней буржуазии. Поэтому Уханьское правительство, т.е. правительство Левого Гоминдана, еще не является диктатурой рабочих и крестьян, но оно приближается к ней. Опираясь на развитие пролетарской борьбы, избавляясь от своих мелкобуржуазных попутчиков, преодолевая измену, оно (Уханьское правительство) неизбежно доведет тенденцию диктатуры рабочих и крестьян до конца. (...)

Исполком акцентирует внимание товарищей из КПК на необходимости теснейших связей революционного правительства с массами, в данный момент в особенности. Только взаимодействуя с массами (эту работу, в основном, нужно проводить через структуры Гоминдана), революционное правительство поднимет свой авторитет и усилит свою роль организатора революции. Задача КПК заключается в том, чтобы помочь Уханю совершить этот поворот (налево). Если этот поворот не будет осуществлен, массовое движение заглохнет, аграрная революция не решит, возложенных на нее задач, положение рабочего класса не улучшится, Гоминдан не превратится в массовую организацию рабочих и крестьян. Если профсоюзы и КПК не пополнят свои силы, то победа революции также будет невозможна. (...)

В этой ситуации КПК поддерживает революционную борьбу, ведущуюся Уханем. Она (Компартия) участвует в Уханьском правительстве и поэтому отвечает за его политику. КПК принимает активное участие в реализации задач, стоящих перед Уханем. Поэтому КПК принципиально не должна выступать против осторожности и медлительности, вероятно, имеющих место в политике правительства. Отказ от необходимых компромиссов означал бы, что коммунистам пришлось бы выступить в одиночку сразу на всех фронтах: против империалистов и их ставленников в Китае, против землевладельцев, торговой и промышленной буржуазии. Это было бы крайней глупостью.

Поэтому Исполком Коминтерна считает, что (КПК) нужно постоянно корректировать свою тактику с учетом конкретной ситуации, тех конкретных моментов, которые невозможно предвидеть заранее... В экономической политике очевидна вредность таких радикальных мер, как экспроприация всего иностранного капитала...».

Эта резолюция воистину шедевр бюрократической мысли. Призывая КПК «развивать аграрное движение» и вооружать массы, московские вожди избавились от возможного обвинения в оппортунизме. «Судите сами»,- скажут они в случае чего, - «мы же черным по белому написали, что надо действовать, а не сидеть сложа руки». «Делайте революцию через Гоминдан»! - Такова суть решения Исполкома. «Это невозможно!» - возражают китайские рабочие и крестьяне. «Так это Ваша проблема, мы же не говорим, что нельзя делать революцию. Делайте как угодно, но с Гоминданом во главе!» - отвечали Сталин - Бухарин в этой заочной полемике.

В подкомиссии по китайскому вопросу работали трое: Бухарин, Тольятти и Трен. Вот как проходили эти заседания: по свидетельству Трена, Бухарин выступал с докладом, что «крестьяне своим захватом земли отпугнули Ухань. Если сейчас не ограничим аграрное движение, то потеряем нашего левого союзника, наш план о завоевании большинства в Гоминдане не будет выполнен. Если ограничим на время аграрное движение, то расширим наше влияние в Гоминдане; когда станем более сильны, наверное обойдемся и без левого союзника». Трен выступал против Бухарина и доказывал, что такое решение приведет к открытому одобрению репрессий в отношении крестьян в случае их неподчинения Уханю. Он сказал: «Вопрос заключается не в том, надо ли пожертвовать один из союзников пролетариата. Вопрос заключается в том, кого пожертвовать: крестьянство или буржуазию? Коминтерн пытается руководить китайской революцией решениями Гоминдана, мы таким образом не добьемся успехов». Тольятти все время молчал. Бухарин обратился за разъяснениями к Сталину. Сталин заявил Трену, что поступить по-другому нельзя, «иначе мы восстановим против себя левую часть буржуазии, а это значит гражданская война. Китайские солдаты в своем большинстве наемники (речь шла о солдатах как НРА, так и армии северных генералов-диктаторов. Прим. переводчика),, у нас нет столько денег чтобы их подкупить».

Сталин сослался на последнее секретное донесение Бородина из Китая, в котором говорилось, что «руководство Левого Гоминдана твердо решило подавить аграрное движение, даже если это приведет к разрыву с Коминтерном». Сталин комментировал, что «Левая часть буржуазии все еще сильна. Ее армия не развалится сама собой. Сейчас перед нами выбор: маневрировать или вступать в бой?». Трен ответил: «Надо вступить в бой». Сталин ответил: «тогда проиграем. Надо маневрировать... В открытом бою мы проиграем, нам нужно выиграть время, и тогда мы победим в решающем сражении». Он развил свою мысль следующим образом: «Маневрирование не терпит суеты. Работать нужно осторожно. Аграрное движение не может не вызывать страх Гоминдана, когда крестьяне огульно забирают землю у всех землевладельцев подряд, включая революционное офицерство и самих членов Гоминдана. Считаю, нужно послать телеграмму Бородину с запретом экспроприации земель этих двух категорий».

Трен писал позднее, что когда он спросил Бухарина, поддержит ли КПК возможные репрессии Уханя против крестьян, Бухарин ответил: «Да». Сталин разъяснил Трену: «Бухарин ответил на Ваш вопрос теоретически. В действительности КПК не придется делать такой выбор. Мы имеем достаточный авторитет у китайских масс, чтобы удержать их от экстремизма». Тольятти наконец определился: он выразил полную солидарность со Сталиным. Трен отказался подписаться на принятом решении, он сказал Бухарину: «Вы большинство, вы и решаете», Бухарин напомнил ему: «Меньшинство должно подчиняться».

Сталин имел все основания быть уверенным в своем авторитете среди китайских масс. Вернее было бы сказать, что непререкаемым авторитетом для них была Русская революция. Но ни Сталин, ни даже Русская революция не пользовались ни малейшим авторитетом у китайских генералов. Последние по-своему понимали аграрный вопрос и решали его путем рубки крестьянских голов. Головы же китайских коммунистов были окончательно заморочены туманными фразами московских директив, что вполне устраивало «вождей мирового большевизма». Китайских коммунистов призывали завершить аграрную революцию, одновременно запретив им делать хоть что-нибудь, кроме как будить «революционную совесть» Гоминдана.

В своей секретной телеграмме генсеку КПК Чен Дусю Сталин дал ему следующие инструкции:

1. «Экспроприацию земель надо вести (...) не от имени Национального Правительства, а землю революционного офицерства - не трогать». (Чен потом так прокомментировал это указание: «В Хунани и Хубэе не было ни одного землевладельца, буржуа или сельского аристократа, не связанного с офицерами НРА. Под защитой офицеров так или иначе находились все богачи в деревне». Ван Тинвэй давно предлагал на время свернуть преобразования в деревне: «Весь командный состав наших вооруженных сил, включая младших командиров из восьмой, второй и шестой армий, имеет землевладельческое происхождение». Троцкий назвал эту Революционную армию «страховой компанией всех землевладельцев».)

2. «С помощью местных комитетов Гоминдана сдерживать чрезмерную активность крестьян». (Как мы видели, эту активность несколько раньше уже начали сдерживать... генеральские шашки.)

3. «Очистить армию от ненадежных генералов. Вооружить 20 тыс. коммунистов, 50 тыс. активистов движения и создать на их базе Революционную армию нового типа». (Чен Дусю впоследствии писал, что «для того, чтобы не нарушать все имеющиеся директивы, нам оставалось только просить Гоминдан сместить реакционных генералов и вооружить нас»).

4. «Заменить ненадежных членов ЦИК Гоминдана представителями рабочих и крестьян».

(Много позже КПК осторожно осудил эту тактику: «В Интернационале было мнение, что с одной стороны, нам надо укрепить Гоминдан и революцию... с другой стороны... изменение классового состава Гоминдана, Национального правительства и Революционной армии не должно расшатывать единый фронт... Для нас это было весьма трудной задачей». Несколько лет спустя эти директивы Москвы были комментированы в партийном учебнике КПК по революции 1925-27 г. в такой осторожной манере: «Попытки изменить классовый состав НРА могли привести только к захвату нами власти в НРА... А значит нам пришлось бы смело решать жизненные вопросы солдат, крестьян и прочих масс, затрагивая, таким образом, интересы не только крупной, но и мелкой буржуазии»).

5. «Организовать революционный трибунал над реакционными офицерами, председательствовать на котором должен уважаемый Гоминдановец».

Таковы были бесценные советы китайским коммунистам, дававшиеся под прикрытием авторитета Русской революции. «Мы в 1917 г. победили с помощью такой тактики, победите и Вы», - заверяли советчики ошеломленных китайцев. Чен Дусю грубовато назвал меры, предложенные Сталиным, «купаньем в сточной канаве». ЦК КПК отправил благодарственную телеграмму в «центр мировой революции», но с оговоркой, что «реализация всех предложенных мер преждевременна». Рой же, никого из своих не предупредив, поспешил показать сталинскую телеграмму Ван Тинвэю. «Уверен, что Вы одобрите этот план», - сказал Рой Вану. К его удивлению, Ван не проявил энтузиазма. Теперь и Рой растерялся. Оказывается, у Левого Гоминдана был другой выход, кроме «неизбежного доведения до конца тенденции диктатуры рабочих и крестьян». Именно этот пустяк упустил из виду Сталин. Его план нуждался в одобрении Ван Тинвэя, а Ван не нуждался в плане Сталина, у него был свой план.

Когда в Москве узнали, что Рой показывал секретную директиву Коминтерна Ван Тинвэю, он был снят с должности главного эмиссара Коминтерна в Китае за нарушение дисциплины. Что касается самой директивы, то в ее правильности никто не сомневался. Надо работать, товарищи, а не хныкать, как какой-нибудь паршивый троцкист! - уверенным тоном уверяли московские вожди взволнованных китайцев в связи с этим инцидентом.

28 мая, в письме Троцкого пленуму Исполкома Интернационала: «ЦИТАТА».

Бесполезно...

Пленум принял специальную резолюцию с осуждением лозунга создания Советов в Китае.

В Ухане коммунисты отчаянно пытались понять, наконец, «великую революционную роль» Гоминдана. Профсоюзы, провинциальный Комитет Союзов крестьян Хубэя и Генеральная торговая палата Уханя в совместном документе заявили: «Мы сожалеем по поводу прискорбного недоразумения между армией и народом в Хунане. Но ничто не помешает нам выполнить свой священный долг перед революцией. Правительственная комиссия уже отправилась в Хунань для разбирательства, на днях инцидент будет исчерпан. (...) Мы заявляем о своей готовности соблюдать все решения правительства. Обещаем, что сделаем все для укрепления единого фронта рабочих, крестьян и предпринимателей; мы также безусловно поддерживаем аграрную политику Гоминдана. Нам видится отчетливо, что единственный выход из создавшейся непростой ситуации заключается в искреннем сотрудничестве правительства с массами... Надеемся, что контрреволюционные беспорядки в Хунане будут подавлены правительством, и подобная ситуация больше не повторится...».

Но Ван Тинвэй счел это заявление наглым. «Бородин и коммунисты хотели, чтобы ЦИК (Гоминдана) подавил мятеж силой, но Ван был против, он настаивал на том, что Чаншайские события были спровоцированы красными экстремистами. Как компромиссный вариант, генерал Тан Шэнчжи отправился в Чанша, чтобы вести расследование», - так рассказывается об этом эпизоде в официальной биографии Ван Тинвэя. Коммунистов резко одернули и они постарались загладить свою «экстремистскую выходку», призывая массы «спокойно ожидать решения правительственной комиссии». Они развернули целую агитационную компанию в защиту «преданности генерала Тана Национальной революции». На преданность солдат КПК уже не приходилось рассчитывать, т.к. вся ее прежняя политика в отношении армии была основана на мирном сосуществовании с офицерством, чего солдаты не могли не видеть.

В феврале 1927 г. ЦО Коминтерна убеждал КПК и «каждого сознательного рабочего» «ни в коем случае не способствовать тенденции разложения Революционной армии. Потому что буржуазия, возглавляющая революцию, имеет в ней значительное влияние». Иными словами, коммунисты должны были работать на армию, не претендуя на какое-либо влияние в ней. Несколько лет спустя задним умом новый состав ЦК КПК так оценивал партийную политику в отношении армии в 1927 г.:«КПК не вела в армии никакой политической работы. Проводились совместные акции солдат с рабочими, но чисто формальные, поверхностные. Конкретные нужды солдат (нами) не замечались. Революционная агитация в войсках не проводилась. Единые требования рабочих, крестьян и солдат нашей партией не были сформулированы. Руководство партии довольствовалось дружескими отношениями со старшими офицерами, а коммунисты-политработники в армии занимались тем, что, как говорили в казармах, лизали ж...пу начальству. Недовольство масс армией обрушилось, в первую очередь, на солдат, а мы никакой разъяснительной работы ни среди масс, ни среди солдат не вели. И, в конце концов, офицеры сумели натравить солдат на рабочих, заявляя, что в тылу рабочие саботируют армию».

14 июня 1927 г. генерал Тан Шэнчжи вернулся с фронта, специально для того, чтобы провести расследование недавних событий в Чанша. Коммунисты в своей листовке, посвященной возвращению генерала, назвали хунанский переворот «предательством по отношению к генералу Тану, защитнику угнетаемых масс». В честь Тана неоднократно созывались массовые митинги. Делегация от массовых организаций Хунаня на приеме у Тана, услышала от революционного генерала следующее заверение: «Рабочие и крестьяне никогда не будут обиженными Революционной армией. (...) Некоторые незрелые действия масс нужно будет скорректировать. (...) Да здравствует революционный народ Хунаня!».

КПК неуклонно продолжала пытаться выполнить «свою основную задачу - заставить Гоминдан повернуться лицом к массам». В официальном письме в ЦИК Гоминдана от 16 июня коммунисты убеждали Гоминдановцев, что «момент для реализации аграрной программы партии (т.е. Гоминдана) созрел. Это историческая задача Гоминдана. Будущее революции целиком зависит от того, есть ли у Гоминдана достаточная решимость в этом вопросе». ЦК КПК предложил в этом письме следующие меры для подавления контрреволюции:

1. Национальное правительство должно объявить чаншайский переворот контрреволюционным актом и призвать солдат мятежных войск перейти на сторону законной власти.

2. Подавить мятеж и восстановить в Хунане законную власть.

3. Наделить генерала Тана необходимыми полномочиями для проведения военного похода против мятежников в Чанша.

4. Распустить все колеблющиеся местные комитеты Гоминдана.

5. Возобновить деятельность массовых организаций рабочих и крестьян и КПК на мятежной территории. Возобновить деятельность дружин самообороны. Вооружить крестьянские массы.

«В случае отказа Гоминдана и правительства от принятия этих мер, революция окажется в опасности», - писал ЦК КПК.

Генерал Тан вскоре уехал в Чанша. 26 июня он в своей телеграмме Уханю так обрисовал ситуацию на месте: «Я здесь обнаружил ужасающую картину, сложившуюся в результате деятельности местных организаций рабочих и крестьян. Преступное руководство этих организаций долгое время бесчинствовало над хунаньским народом. Народные массы терроризировались этими организациями, которые открыто нарушали решение Уханя о защите имущества революционного офицерства. Везде преступные элементы вторгались в частную жизнь мирных селян, вымогая у них средства, а некоторых из них даже убивая... В ответ на эту чрезвычайную ситуацию, чаншайский гарнизон вынужден был защищаться. (...) Господин Сюй действовал из благородных побуждений, хотя и превысил свои полномочия. Он получил взыскание в дисциплинарном порядке и остается на своему посту». В конце телеграммы Тан требовал от Уханя признать результаты «реорганизации» прежнего правительства в Хунане правомочным, а также наделить его (Тана) правом «наказывать отдельных членов партии (Гоминдана), которые, по-видимому, собираются сопротивляться новой власти». Три дня спустя Ухань удовлетворил все просьбы Тана. Сам он был назначен главой правительства Хунаня. Все ключевые посты при новой власти заняли доверенные лица генерала.

В тот день, когда генерал Тан открыто выступил на стороне контрреволюции, ЦО Коминтерна так прославлял новую «победу» Китайской революции: «Шумливые пропагандисты международной реакции недавно так радовались Чаншайскому мятежу. И что же?.. Мятеж чаншайских офицеров, встретив решительный отпор рабочих масс, уже полностью ликвидирован».

Вскоре генерал Чжу Пэйдэй, глава правительства провинции Цзянси, следуя примеру Тана, выслал всех коммунистов, лидеров массового движения и политработников Революционной армии со своей территории. ЦК КПК ответил на этот новый удар «мудрым» молчанием - «чтобы не отпугнуть генерала Чжу от революции».

А Коминтерн все разглагольствовал: «Беднейшее крестьянство является надежной опорой революционного правительства. Ухань может смело рассчитывать на его поддержку». К сожалению, Уханьская власть действительно пользовалась этой поддержкой, иначе она рухнула бы еще до своего рождения. Председатель профсоюзов горной промышленности Хунаня Ду Чиончу заявил прессе:«Рабочие поддерживают Ухань, потому что считают, что это их правительство». Тем временем Ухань ни на секунду не прерывал своей контрреволюционной работы. А массовое движение все хирело. О ситуации в Хубэе на тот момент лидеры аграрного движения писали так:«Резня продолжается в районах Инач и Тинмэ, даже под Уханем наемные банды землевладельцев начали проявлять активность. До недавнего времени у нас были отделения Союзов крестьян в 54 районах, на прошлой неделе остались в 24 районах. Позавчера, по нашей прикидке, в наших руках было еще 4 района. Сегодня мы не уверены и в этом».

Годом позже, поведение ЦК КПК в эти грозные дни так описывалось одним чиновником Коминтерна: «Мы (т.е. ЦК КПК) не могли одними своими силами противостоять контрреволюции. В этом случае мы ударили бы по авторитету Национального правительства, и нам пришлось бы с ним конфликтовать. Мы обязаны были поддержать правительство и ожидать его решений. Мы должны были помочь ему встать на путь решительных действий, но ни в коем случае нам нельзя было выступать самостоятельно». Когда пришло время отмежеваться от всей этой политики, лидеры Интернационала не жалели словесных бомб: «трусость», «предательство», «позор». Умалчивалось лишь одно: всю политику КПК в эти годы курировали лично генеральный секретарь ВКП(б) и его ближайшие соратники.

Революция еле-еле стояла на ногах. Это уже бросалось в глаза. Об этом начали говорить вслух - прежде всего, конечно же, вчерашние радикалы из Левого Гоминдана.

Ван Тинвэй на одном из заседаний ЦИК Гоминдана демонстративно кричал: «Коммунисты толкают нас к массам. Где эти массы? Где хваленая сила шанхайских рабочих, Гуандунских и хунаньских крестьян? Нет у них ничего... Смотрите, Чан Кайши и без масс стоит на ногах. И еще как стоит! С массам - значит восстановить против себя армию, и, в лучшем случае, остаться с носом. Нет, нам лучше с армией».

Ван Тинвэй не желал идти к массам. Но это совершенно не мешало коммунистам идти к Ван Тинвэю. Ведь «революционный потенциал Гоминдана еще не исчерпан». В течение нескольких лет этот мифический потенциал неустанно пытались использовать московские вожди. Сначала ставка делалась на Чан Кайши, затем - на Ван Тинвэя. Впереди новая надежда - революционный генерал Фэн Юйсян.

Глава 14

Последние дни «Революционной демократии»

Генерал Фэн Юйсян был здоровенным мужиком а ля Соловей-разбойник. Фэн к этому времени уже проявил себя мастером высшего класса в искусстве всевозможных способов политического и физического выживания. В начале 1920-х годов он стал хозяином в Северо-западном Китае в качестве крупного военного диктатора, добившись этого исключительно благодаря нескольким удачным изменам своему начальству и союзникам. Долгие годы он был страстным приверженцем католической церкви, пока не нашел более щедрого спонсора. В 1924 г. «Генерал-Христос», как его прозвали, почуял новую возможность: красная Москва стала проявлять невиданную щедрость к влиятельным иностранцам, особенно тем, кто не разделял марксизм-ленинизм, но на словах очень любил Советскую Россию. В 1925 г. Фэн оказался в тяжелом положении после поражения в своей очередной военной авантюре; тут коммунизм повернулся к генералу своей привлекательной стороной, и он убедился в никчемности Библии и всемогуществе Коммунистической идеологии.

В 1926 г. Фэн отправился в Москву. Пресса Коминтерна писала тогда, что «Фэн находится на пути в Москву... Он готов пойти на завод как рядовой рабочий, чтобы непосредственно в пролетарской среде получить передовой опыт политической и хозяйственной деятельности Советской Республики. Фэн добровольно идет на встречу с аскетической жизнью, чтобы основательно подготовить себя перед битвой за осуществление идей Сунь Ятсена».

Фэн действительно хотел кое-что получить, а именно продукцию советских военных заводов, благо, добиться этого было не сложно. Его портреты как «лидера прогрессивных сил Китая» висели уже в таких солидных учреждениях, как центральные офисы Коминтерна. Сам Фэн предсказывал «новую освободительную войну и новую победу китайского народа», указывал на «мощное движение рабочих и крестьян, разраставшееся по всему Китаю» и выражал уверенность в «окончательной победе китайского пролетариата в недалеком будущем». Перед журналистом газеты «Правда» Фэн клялся в том, что его бойцы будут сражаться за «национальное освобождение» и «завершение народной революции».

Армия Фэна называлась «Народной», но до 1925 г. он все время уклонялся от практического сотрудничества с левыми силами в стране или хотя бы с Сунь Ятсеном. В Москве же Фэн без промедления провозгласил себя «учеником Ленина». Взамен этого чудотворства войска «ученика» начали снабжаться деньгами и оружием из России. Полный надежд и планов, генерал вернулся в Китай; его звездный час вот-вот пробьет. 16 сентября 1926 г. из своего главного штаба в провинции Хэнань Фэн заявил на всю страну: «Я - сын рабочего класса! (...) Клянусь, что буду будить спящий народ, ликвидировать империалистических холуев - компрадорскую буржуазию и реакционную военщину... Добьюсь изгнания империалистических сил из нашего отечества! Да здравствует свобода и независимость Китая!». Среди всех «прогрессивных генералов» Китая, с которыми заигрывала Москва, Фэн занимал особо важное положение. Его обновленная армия, оснащенная советским оружием, контролировала как Запад, так и часть центрального региона страны. Фэн, как тигр в засаде, выжидал, наблюдая за чужой схваткой.

Бурные события 1927 года выдвинули генерала, наконец, в центр политических баталий: потеряв Чан Кайши и теряя Ухань, Москва чувствовала острый дефицит в вождях революционной демократии. «Сын рабочего класса» особенно подходил из-за своих деловых качеств. «Фэн - человек действия», - кивала в его сторону неразлучная парочка Сталин-Бухарин: «Он лучше знает, как спасти Левый Гоминдан, чем эти мягкотелые интеллигентики в Уханьском правительстве».

Правда, недоброжелатели китайского народа (вероятно, троцкисты) в очередной раз начали рассказывать небылицы про новоиспеченного спасителя нации. Поползли слухи о каких-то негласных переговорах Фэна с Чан Кайши... Пресса Коминтерна сразу разбила клеветников наголову: «В последнее время империалисты снова прибегли к приему циничной клеветы с целью рассорить революционный лагерь в Китае... распространяются слухи о том, что будто тов. Фэн Юйсян сговаривается с Чан Кайши, и что якобы Ухань тоже замешен в этом сговоре. Это ложь. Лидеры революции не имеют ничего общего с этим предателем. Среди бойцов Фэна нет ни одного, который доверял бы изменнику Чану».

Фэн был последним козырем не только Москвы. На него имел свои виды и Ухань. Победа над северными милитаристами будет невозможна без помощи Фэна. В начале мая 1927 г. отборные части Уханя вошли в провинцию Хэнань. У Военного Совета Левого Гоминдана хватило ума, чтобы выдвинуть на передовые позиции практически все «рабоче-крестьянские полки». Самые кровопролитные бои разгорелись в местности Чжумадэн. В тылу Уханьские рабочие военных заводов вкалывали по 13-17 часов в сутки. «...Без Вашей помощи не быть Революционной армии, не быть революции, не быть освобождению нашей с вами Родины. Солдаты самоотверженно сражаются на фронте. Своими требованиями 8-часового рабочего дня Вы подводите их»,- внушали рабочим чиновники Левого Гоминдана. На фронте «рабоче-крестьянские полки» проявили неслыханный героизм, разбив главного противника - войска Чжан Цзолина. Армия Чжана была куда лучше оснащена и более многочисленна. Прорыв на Север совершился, но какой ценой! Ухань потерял в боях 14 тыс. убитыми и ранеными, пали смертью храбрых некоторые наиболее авторитетные командиры-коммунисты. Фэн Юйсян, конечно, не мог упустить такой момент. Не имея больше серьезных военных соперников, его армия без единого выстрела захватила г. Кайфэн - центр провинции Хэнань; отсюда до Пекина рукой подать. Фэн цинично сообщил Уханю о своей «победе в бою над марионеткой японского империализма Чжан Цзолином» и пригласил представителей Уханя на совещание в г. Чжэнчжоу.

Уже упоминавшаяся нами левая американская журналистка Анна Стронг наблюдала за тем, как Фэн «приехал в солдатском вагоне» на встречу с Уханьскими лидерами. Фэн показался ей открытым и простым. «Мне было приятно ехать вместе с моими братцами»,- весело сказал ей Фэн. Много позже она узнала, что «Фэн всю дорогу ехал в комфортабельном спецвагоне и только на последней станции перебрался в солдатский».

На совещании Фэн был солидарен с Уханьской стороной только по одному вопросу: необходимо разогнать массовые организации рабочих, крестьян и коммунистов. Во всем остальном он вел себя как хозяин положения, показывая, что ему не нужен такой никчемный союзник, как Уханьское правительство. Чтобы сохранить лицо Левого Гоминдана, Фэн формально был назначен главой администрации провинции Хэнань, Ухань также обязался отозвать всех своих политработников из этой провинции, чтобы «не провоцировать народ» против наведенного армией Фэна порядка. Так закончился «славный поход на Север». Коммунисты, которые бесполезно положили большинство своих полков в этих боях, тем не менее, воодушевились «клятвой тов. Фэна о своей верности ЦИК партии (т.е. Гоминдана) и Национальному правительству».

Через неделю Фэн вместе с двумя лидерами Левого Гоминдана Гу Мынюй и Сюй Цянь выехал на переговоры с Чан Кайши. 22 июня на месте встречи Фэн сообщил журналистам, что он «искренне желает сотрудничать с Национально-революционной армией (Чана) в борьбе с империалистами и коммунистами». В тот же день был обнародован текст его телеграммы Уханю, вот основная часть этого шедевр политического лицемерия:

«Выслушав мнения уважаемых товарищей на недавнем совещании, я был взволнован, обнаружив печальную картину - рабочие угнетают работодателей, батраки угнетают землевладельцев! Под предлогом борьбы с сельской аристократией репрессируют семьи революционных бойцов. Бойцы, сражаясь на далеком фронте, не знают живы ли, в безопасности ли их родные и близкие! Банды экстремистов от имени Национальной революции терроризуют всю страну. Авантюристы, проникая в местные комитеты партии (Гоминдана), промышляют грабежами и убийствами. Общество в панике, центральное правительство парализовано! Вижу выход из положения в следующих мерах: господин Бородин должен вернуться в Россию; Ухань должен немедленно объединиться с Нанкином в единую команду. Ситуация не терпит дальнейшей раздробленности революционных сил. Товарищи, переутомившиеся от работы, могут какое-то время отдохнуть за границей. Считаю, что это единственный выход из кризиса. Страна нуждается в спасении, революция висит на волоске! Со слезами на глазах, прошу Уханьских товарищей собраться с духом и, руководствуясь принципом «Народ выше всего! Революция выше всего!», пойти на встречу нашим пожеланиям. Чем раньше, тем лучше...».

Один из главных советских военных консультантов при Гоминдане, Василий Блюхер, непосредственно командовавший Уханьскими войсками в последних битвах, выезжал из Хэнаня на одной машине с журналисткой Стронг. Машина ехала среди сплошных трупов бойцов из рабоче-крестьянских полков. «Он мне показывал из машины смутную тень вдалеке», - писала впоследствии потрясенная Стронг. - «Это был завал из мертвых тел коммунистов из Гуадуна. Они погибли во время штурма укрепленного района рядом с железными дорогами. Они сложили свои головы ради победы в этой битве... Они погибли с надеждой и верой в будущее... Но, благодаря этой победе, их более удачливые «союзники» создали новую диктатуру, чтобы по-прежнему держать в рабском состоянии рабочих и крестьян».

В Ухане лидеры Левого Гоминдана изо всех сил старались оправдать доверие Фэна, ведь от поведения Уханя в отношении к КПК теперь напрямую зависит, сколько портфелей получит Левый Гоминдан в будущем объединенном Национальном правительстве. Генерал Тан Шэнчжи прямо требовал «выгнать коммуняк ко всем чертям», потому что «коммунисты планируют контрреволюционный заговор против Гоминдана». Ван Тинвэй обвинил «отдельных коммунистов-экстремистов» в саботаже решений ... Коминтерна. 26 июня на партийной конференции Хубэйской организации Гоминдана, Ван ссылался на резолюцию Седьмого пленума Исполкома Коминтерна, в которой «черным по белому написано, что Китайская революция опирается на союз рабочих, крестьян и мелкой буржуазии. То есть коммунисты, в принципе, тоже не согласны с левацкими проявлениями, недавно пресеченными в Хунани». Ван Тинвэй также проанализировал перспективы социальной революции в Китае, воспользовавшись многими аргументами Сталина в его полемике с Троцким по китайскому вопросу.

В своей статье «Партия должна руководить массовым движением» Ван сослался на статью Сталина, в которой тот доказывал, почему китайским коммунистам нужно всесторонне поддержать только Уханьское правительство и почему на данном этапе в Китае не может быть Советской власти. Дальше Ван цитировал некоторых безымянных лидеров массового движения: «Мне часто доводилось слышать, как организаторы массового движения говорят народу: не верьте Гоминдану и правительству, верьте только своим силам. В результате массы разуверились в правительстве, и оказались в окружении контрреволюции. Массы боролись с контрреволюцией без руководства партии (Гоминдана), и теперь уже поздно спасать их от когтей реакции...». «Действительно», - писал Ван, - «земля тому, кто на ней работает. Это основной принцип Сунь Ятсена. Но Учитель наш никогда не говорил, что земельный вопрос можно решить одними экспроприациями, он всегда считал, что нужно распределять землю законным путем, под контролем правительства. Учитель Сунь считал, что аграрный вопрос должен разрешаться таким образом, чтобы крестьяне выиграли, но и землевладельцы не проиграли. Наш Учитель Сунь верно указал, что в Китае нет классовой борьбы. Гоминдан есть партия многих классов одного народа. Такая партия призвана перевести классовую борьбу в русло сотрудничества, иначе эти классы не объединились бы в ней».

Вот он, момент истины. Ван нечаянно произнес золотые слова: чтобы мог состояться органический «Блок четырех классов» (как требовал теоретик меньшевизма Мартынов), или «революционный парламент» (Сталин), или «промежуточная организация между партией и Советами» (Бухарин), классовой борьбы в принципе не должно быть - «иначе они не объединились бы».

Вопреки желанию Сталина и Бухарина, вопреки стараниям ЦК КПК, революция жила своей жизнью. Эмиссар Уханьского Национального правительства, отправленный в провинцию Цзянси для исследования состояния массового движения, докладывал, что «между властью и массами - пропасть непреодолимая. Местная власть не контролирует массовое движение... Местные комитеты Гоминдана не подчиняются постановлениям ЦИК партии, массовые организации действуют по своему усмотрению. Местные власти арестовывают и наказывают активистов движения без ведома центра; профсоюзы и Союзы крестьян отвечают на эти меры той же монетой. Всюду двоевластие или даже многовластие. Это еще хуже анархии... Самым главным недостатком в работе лидеров движения является их недопонимание того, что защита интересов народных масс невозможна без сознательного подчинения революционному центру».

Сунь Ко, один из этих Уханьских вождей, в своей статье «Революция и массы» жаловался на несознательность масс. Он писал, что «прошло уже два месяца, как было обнародовано постановление правительства о запрете захватов местной власти массовыми организациями. Но до сих пор ряд массовых организаций игнорирует это решение, их действия подрывают авторитет правительства». Указывая на непрекращающиеся захваты земли и заводов, он предупреждал: «Мы вынуждены обратить внимание местных массовых организаций на то обстоятельство, что если они и дальше не будут принимать решений ЦИК Гоминдана всерьез и откажутся подчиняться партийной политике, то этим они де-факто вредят делу революции и ставят себя на сторону контрреволюции. (...) Если массы сами арестовывают и штрафуют тех, кого они считают врагами революции, конфискуют частную собственность и даже расстреливают, то это верный знак беспомощности и безволия власти. Если же массы при этом считают свои действия правильными, то значит они не признают Уханьское правительство как руководство Национальной революции. Раз они считают, что Ухань не дееспособен, то для них должно быть естественно стремиться создавать свое правительство... А это уже открытое выступление против революционного правительства Уханя, т.е. явная контрреволюция... (...) Массы не признают, что они должны подчиняться руководству Гоминдана. Они мечтают, чтобы ими руководила компартия. Они не верят, что Гоминдан есть единый центр революции».

В последние два года каждый раз перед тем, как нанести удар по рабочим (кантонский переворот 20 марта 1926 г., апрельский переворот 1927 г. в Шанхае) Гоминдан всегда проводил такой пропагандистский артобстрел КПК. Коммунисты как могли отбивались от несправедливых обвинений в их адрес. Их активно поддерживали в этом старшие братья из Интернационала. 29 июня 1927 г. в ЦО Коминтерна была опубликована программная статья по «наболевшим вопросам Китайской революции». «Кто осуществит революцию?»- Вопрошал в начале статьи автор. - «Судя по своей истории, по своему социальному составу, и по тенденции политического развития, Гоминдан может и обязательно превратится в орган демократической диктатуры... Гоминдан есть промежуточная организация между партией и парламентом. (...) Когда революция пройдет свой буржуазно-демократический этап, наступит время для раскола Гоминдана. Тогда и только тогда Советы станут необходимыми. Этот момент мы не можем точно предсказать, но очевидно, что он еще не достаточно близок, чтобы мы могли выдвигать лозунг о Советах. На ответст